Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙII
Нужен еще переделать крышу в другом школьном доме и устроить там комнаты для вдовы о. Иоанна Сакая, Елены; много и других мелких и крупных построечных нужд, как–то: татами в квартире катихизаторов, очаги туда же, проведение воды в Миссию (семнадцать ен) и устройство двух «нагаси» при водопроводной тумбе и прочее, и прочее. Словом, всего построечный расход в этом году на хакодатский стан будет превышать тысячу ен. Но что делать! Нужно привести обветшалый стан в приличный вид, тем более, что в нем будут иногда проживать некоторое время миссионеры, особенно о. архимандрит Сергий, при своих посещениях вверенных Церквей.
12/24 августа 1898. Среда.
В Хакодате и на пути в Токио. Пароход «Цуругамару».
Так как вчера все, что нужно было сделать в Хакодате, сделано, то сегодня утром я положил отправиться отсюда в Токио. Пароход «Цуругамару» несколько запоздал приходом из Мурорана, и потому мы вышли вместо восьми часов утра в десять, но, вероятно, не опоздаем на прямой поезд в Токио из Аомори к пяти часам сорока минутам вечера. До парохода проводила меня целая лодка братьев, сестер и детей с о. архимандритом Сергием во главе. Он остался в Хакодате, чтобы отсюда, чрез Муроран отправиться в Саппоро к о. Николаю Сакураи, и с ним затем обозреть все Церкви его прихода. Благослови его Бог на первое самостоятельное путешествие ко Церквам! Дай ему, Господи, быть истинным миссионером!
(Дописывается по прибытии в Токио). За обедом, в половине первого часа, на «Цуругамару», в котором участвовали капитан, два пассажира и я, стали вопрошать они о наших христианских делах, что подало повод к полуторачасовой беседе, бывшей настоящей катихизацией для язычников, Бог весть, насколько полезной, но выслушанной ими с беспрестанными поддакиваниями и другими знаками одобрения; во всяком случае бывшие мои слушатели — не враги христианства, и в частности, православия.
В Аомори катихизатор Симеон Мацубара и несколько христиан встретили на пристани, но проводили на станцию железной дороги, ибо пароход совсем запоздал, так что к отходу поезда едва поспели. На станцию собрались мало, не все христиане Аомори, так что меня потом совесть укоряла, зачем я не остался вечер помолиться вместе с ними и сказать им поучение! Но совесть, к несчастию, тоже задним умом крепка; я почувствовал это уже тронувшись в путь, когда было поздно каяться.
13/25 августа 1898. Четверг.
На пути и в Токио.
Выехав вчера, в пять сорок восемь часа вечера, со станции Урамаци, в Аомори, с прямым поездом в Токио, сегодня, в семь часов вечера, был на станции Уено, Токио, а чрез полчаса на Суругадае, дома. Нашел здесь все благополучным. Рассказал вкоротке о результатах путешествия, узнал главные здешние новости, из которых наиболее приятна та, что старуха Анна Кванно, начальница Женской школы не только не умерла, но значительно поправилась и подает надежду еще жить на благо школы. Оставленный хозяином здесь о. Андроник отлично вел дела: разослал содержание служащим Церкви, распорядился ремонтными работами и прочее.
14/26 августа 1898. Пятница.
Токио.
Утром посетил болящую Анну, осмотрел ремонты зданий и стал читать церковные письма, которых накопилось сотни полторы. Перечитали с Давидом до полдня самые важные, исполнения по которым или ответы неотложны; потом он пошел с Нумабе писать ответы и отсылать деньги, так как большая часть просьбы касалась оных. Я один прочитал письмо о. Петра Кано, адресованное мне в собственные руки. Пишет, что «возмутители мира в Одавара в постоянных сношениях с о. Павлом Савабе, недавно ездили в Токио к нему служить панихиду; письмо их ко мне с просьбой убрать о. Петра из Одавара, писано будто бы Ильей Сато с черняка, собственного о. Павлом, — так сам Илья говорил, — просьба их к священникам — внушение о. Павла», и так далее. Не верится, чтобы старик о. Павел, проученный своим неудачным возмущением в 1884 году, до сих пор был так неблагоразумен и неблагонамерен. Просит о. Петр внушить ему не поддерживать своим участием упорства христиан, а действовать к умирению их. Увидим.
После полдня семинаристы явились из Тоносава, где провели каникулы; смотрят очень бодрыми и здоровыми.
За всенощной было очень мало христиан из города. Паникадила не зажигали, так как были отворены северные и южные двери храма — тягой задувало бы.
15/27 августа 1898. Суббота.
Успение Пресвятой Богородицы.
Ровно восемнадцать лет, как я в последний раз служил с Высокопреосвященным Исидором в Петербурге, после чего простился с ним и отправился на вокзал для следования сюда. Когда, прощаясь, я упомянул, что «Бог даст мне еще увидеться с ним», он ответил: «Нет, где уж? А услышите, отслужите панихиду». Да молит его душа, столь участливая к Японской миссии, чтобы Господь поскорее просветил сию сторону светом Евангелия!
За Литургией было так много христиан, что о. Андроник удивился: «Праздник Богородицы чтут так же, как в России», — говорит; третьего дня он жаловался, что на праздник Преображения почти никого не было в Церкви. Погода сегодня была очень хорошая, оттого, видно, и пришло больше. Между прочими был один патер; сначала стоял в дверях, потом с доктором Кёбером в правом крыле Церкви, и заявил себя очень скверно тем, что ни на каждения, ни на благословения не преклонил хоть бы мало голову, а стоял совершенным истуканом; наш бы, православный, непременно отдал привет католическому епископу; ведь таинство священства взаимно нами признается и уважается. Но в этом–то и выражается, что католичество — яд мира, и что ему предстоит то же, что было с ересью Ария, то есть исчезновение из мира. Протестантство не менее — переряженный гностицизм, отливающий всеми цветами красивой ящерицы; и его участь та же. Будущее чревато еще какими–то извращениями и извратителями до антихриста включительно, — но всех удел — погибель. Только истинному Христову учению суждена несокрушимость.
День прошел в обычных мелких занятиях; ни на полчаса дверь не остается спокойною; по–видимому, все мелочи, — но жизнь и есть сцепление мелочей; большие кольца в этой цепи всегда и везде редки.
16/28 августа 1898. Воскресенье.
Богослужение; после него много гостей. После обеда чтение накопившихся писем; вплоть до шести часов продолжалось оно с немногими перерывами, и все еще больше тридцати писем осталось на завтра. Замечательных мало. Фома Танака, катихизатор в Вакаяма, пишет, что он во время проживания здесь на общей катихизаторской квартире в дни Собора поражен был дурным поведением некоторых молодых катихизаторов: в разговорах то и дело, что злословят священников и старших катихизаторов, напиваются пьяны и шумят; возвращаются поздно вечером и лезут в ванну с служанками; с последними ведут себя неприлично, и подобное. — Мы с Нумабе пересматривали список катихизаторов, стараясь догадаться, кого он разумеет; и больше пяти–шести, действительно, молодых и дрянненьких людей, вроде Кувабара, Такаку, не могли никого заподозрить в вышеозначенных неприличиях. Советует Танака вперед размещать священников по комнатам катихизаторов при подобных собраниях; оно так и было доселе; нынче в первый раз священники, для удобства их взаимных совещаний, помещены были вместе, катихизаторы отдельно от них. Вперед нужно будет держаться прежнего обычая. — Жалуется еще Фома Танака будто священники выдают тайны, сообщаемые им на исповеди; таков будто священник Оосака (то есть Сергий Судзуки действительно, сверх всяких моих чаяний, — глуповатое дитя, кажется, на всю жизнь). Оставлено письмо его для прочтения — без имени автора — всем священникам совокупно на следующем Соборе, с напоминанием канонических прещений по сему предмету.
