Варлам Шаламов - Переписка
Зина тоже написала, что все болеет и переход на пенсию страшит, будет скучно, но и устала с той работой, я ее звала, но у нее давление, в жару боится, но у нас меньше жары, чем у вас, по-моему, у нас море, ионы, все это облегчает, вот Ел. Пант. у нее 240 бывает, но она не чувствует так себя плохо. А В.Н. и Борис накупили себе (да и многие) аппараты (наз. ионизированный воздух) и теперь у них у всех в комнатах горный свежий воздух, особенно у кого астма и сердце. Купите и вы, пожалуйста, себе. Если буду жива летом, то заработаю вам на аппарат. Борис говорит: я стал себя прекрасно чувствовать, потом он пьет какое-то маточкино пчелиное молоко, и В.Н. говорит, когда работает в комнате эта штука, то, говорит, легко дышать, помогает от стенокардии (так, что ли, называется это). Здесь сейчас этих нет в магазинах, сразу все раскупили, но, наверно, будут. Как Оля, Сережа? Как они себя чувствуют? Привет им, что-то Сережа никогда не напишет.
Целую вас всех. Будьте здоровы.
Галя
P.S. Не сердись, может, что и не так написала — «стар, что мал!»
В.Т. Шаламов — Г.Т. Сорохтиной
Догорая Галя.
Поздравляю Вову и Любу от всего сердца, желаю счастья, согласия, мира.
Может быть, тебе будет полегче с хозяйством. В книге Бенка отмечается особым образом большая положительная — культурная, нравственная — роль русских миссионеров на Алеутских островах. Это же подчеркивается и в редакционных примечаниях. Вениаминов, о котором идет речь в книге, как о выдающемся ученом-этнографе — православный священник, будущий (в середине XIX века) митрополит Московский Иннокентий.
Крепко целую.
В.
Переписка В.Т. Шаламова с родственниками вводит читателя в круг больших и малых интересов семьи — от знакомства с Б.Л. Пастернаком и стихов самого Шаламова до семейных ссор, болезней, планов на огородничество в Сухуми и т. п.
Думается, чтение переписки будет понятнее, если обрисовать родственные семейные связи.
Первая жена В.Т. Шаламова — Гудзь Галина Игнатьевна (1910–1986 г.), брак их длился с 1934 по 1956 г. Юридически Галина Игнатьевна развелась с мужем, когда он был в заключении.
Некоторые имена принадлежат подругам и близким людям родных Шаламова. К сожалению, нет источников для их комментирования: Александра Борисовна, Варвара Павловна, Алла, Мария Алексеевна, «Дядя Сережа» и Мария Иосифовна из Калинина, Владимир Николаевич, Юлия Петровна, Марина и другие… Эти люди входили в окружение родных.
Упоминается в письмах вторая жена В.Т. Шаламова — Ольга Сергеевна Неклюдова (1909–1989), писательница, брак с Шаламовым 1956–1965 г. Сережа — ее сын, Сергей Юрьевич Неклюдов.
1954 — 1968
Переписка с Добровольским А.З
В.Т. Шаламов — А.З. Добровольскому[48]
13 августа 1954 г.
пос. Туркмен.[49]
Дорогой Аркадий Захарович.
Премного благодарен за несколько любезных фраз, уместившихся на открытку казенного формата. Мне было бы надо начать с извинений, поскольку, кажется, уехавший должен первым писать на старые адреса. И в этом отношении любезность Ваша вполне мной оценена. Однако, по небрежности ли просто или в силу скептицизма в отношении летательных аппаратов тяжелее воздуха Вы послали эту открытку земным и морским путем, и она добралась до меня лишь 2 дня назад, а ведь писана была в двадцатых числах июня. Кроме того, по адресу Редкино, Озерки писать уже бесполезно, я сменил место работы и жительства, и теперь адрес такой: ст. Решетниково Окт. ж. д. Калининской обл., п/о Туркмен, до востребования. Ответ не задерживайте, пишите скорее, больше.
Вы, именно Вы должны были понять, как хочется мне поделиться и сомнениями, и радостями с Вами — потому что в целом свете у меня нет человека, который бы лучше Вас, с полным знанием дела мог оценить любую сторону моего бытия, поведения, ощущения в силу сходности нашей личной судьбы. Это Вам, я полагаю, ясно. Поэтому прошу писать немедленно и много. То, что я 7 месяцев не даю о себе знать, находит тысячи извинений, которые Вы также обязаны принять. Встреча с миром, который успел сделаться если не чужим, то иным для меня, чем был когда-то. Встреча с женой, которая (встреча) наряду с глубочайшими радостями и великим удовлетворением нравственным, кое в чем звала (и не могла не звать) и к раздумьям и диктовала какие-то новые, не предвиденные мной решения. Время ведь шло и шло, она сражалась с жизнью одна, в меру своего разумения и своей, только своей, а не нашей силы. То, что было ее гордостью, могло и не быть гордостью для меня. Кое в чем надо было уступить, на чем-то настоять, а ведь все — урывками, на улицах, в метро, на людях. Это нелегкая штука, поверьте, и требует большого нравственного напряжения. А важность ее неизмерима. Я ведь имею смелость считать подвиг моей жены не ниже деяний русских героинь 20-х годов прошлого столетия. Это— первое. Второе — это дочь, которую я вовсе не видел, и — что гораздо серьезнее — она вовсе не видела меня. А ведь ей 19 лет, это взрослый человек. Этот орешек тоже надо было разгрызть, и нельзя сказать, чтобы я не поломал зубов при этой операции. Наконец, встреча с Б[орисом] Леонидовичем на второй же день моего приезда — встреча, которой я живу и сейчас и которая была для меня оправданием всей моей жизни. Даже встреча с родным городом, с камнями, площадями, домами, деревьями, улицами может взволновать, целый ряд проблем поднять и поставить и т. д. и т. п. Я думаю, что материала для извинений у меня слишком, и я уверен в Вашей снисходительности.
На этом вступительная часть заканчивается, и я могу перейти непосредственно к письму. Вы просите меня писать со всей обстоятельностью, иронически добавляя: «свойственной Вам». Я не знаю, свойственна ли мне обстоятельность, но, дорогой Аркадий Захарович, эта обстоятельность требует личной встречи и неустанной беседы в течение многих дней. Поэтому не огорчайтесь, если желаемой подробности я дать Вам сразу не смогу — просто из-за того, что и эпистолярный стиль имеет тоже рамки и границы, как и любая литературная форма, может быть, даже более тесные. Еще одна оговорка — мне очень хотелось бы знать все о Вас — и планы Ваших работ (сюжеты, аспекты, возможности) в наиподробном, специально литературном плане. И все мелочи жизни Вашей — постройка дома, женитьба, книги, которые Вы читаете, все, все. Мне очень жаль, что новых моих работ (не тех неуклюжих стихов, при рождении которых Вы чуть ли не играли роль повивальной бабки) мне не удается Вам показать. Впрочем, если Вас заинтересует, я могу прислать Вам. Там есть кое-что, заслуживающее внимания. Очень бы хотелось, чтоб Вы познакомились с большим романом Б.Л. (роман в прозе) и его новыми стихами, небольшая часть которых была напечатана в апрельском номере «Знамени».[50] Я живу твердой надеждой, что мне удастся сделать что-нибудь стоящее. Не напечатать, конечно, но дело ведь не в этом, и притом Вашу когдатошнюю точку зрения насчет столбовых дорог я по-прежнему не разделяю.
