Том Джелтен - Бакарди и долгая битва за Кубу. Биография идеи
Приблизилась и миновала годовщина свадьбы («Девять лет?! Hombre, как обидно, что нам испортили этот день, да еще так!»), но Эмилио продолжал надеяться на будущее. («У меня все в порядке. Надеюсь, у тебя тоже. Вот и еще день прошел. Adelante».) Все письма кончаются одинаково: «Besos y abrazos». «Целую и обнимаю».
Письма Эмилио к Эльвире из тюрьмы показывают, какой мощью обладают воля и самодисциплина. Эмилио не позволил себе отчаиваться. Этот человек попал в тюрьму во второй раз в жизни, надолго, и не имеет ни малейшего представления о том, когда его выпустят. Всего несколько месяцев назад он потерял любимого сына-подростка. Старший сын неведомо где — он воюет в составе кубинской повстанческой армии, он уже был ранен. Но каждое письмо к Эльвире дышит бодростью. Снова и снова он напоминает ей: «Patiencia y patiencia» — «терпение и еще раз терпение».
Бросается в глаза, что он ни разу не упоминает о Боге, о вере, о молитве. Эмилио – рационалист, он всегда апеллирует к логике и к разуму, и так было на протяжении всей его взрослой жизни. Очевидно, что он был не чужд сантиментов, особенно когда дело касалось его детей, о которых он расспрашивает каждый день. Но Эмилио Бакарди Моро — человек гордый и упорный, и в письмах из тюрьмы он проявляет бунтарскую сторону своей натуры, которая так часто проявлялась и в его коммерческой деятельности, и в политической жизни. Когда в испанской тюрьме усиливают меры безопасности и помещают всех заключенных за двойную решетку, Эмилио впадает в бешенство и отказывается от всех визитов — не хочет видеть даже Эльвиру. «Во время часов для посещений я закрою дверь, — предупреждает он жену. — Представь себе, что я в отъезде.
Клянусь тебе, мне самому это отвратительно — даже больше, чем сама тюрьма.
Согласиться с этим — все равно что пасть в их бездну. Не забывай, что я всегда говорю: все, что у нас есть — это честь и достоинство».
В сантьягской тюрьме Эмилио пробыл почти пять месяцев. Между тем его дело попало к самому Валериано Вейлеру, который немилосердно карал всякого, кого подозревали в симпатии к революции. (Вскоре после того, как Вейлер занял свой пост главнокомандующего на Кубе, он ввел политику насильственного переселения жителей сельскохозяйственных районов в расположенные поблизости укрепленные города, чтобы лишить повстанцев поддержки среди мирного населения). Три месяца он решал судьбу Эмилио и наконец постановил, что его следует отправить обратно в тюрьму на Чафаринские острова у африканского побережья. Приказ об этом вышел 19 октября.
Эмилио той же ночью вывели из камеры и посадили на пароход, который ждал в гавани Сантьяго. Эльвира успела только послать ему цветок и записку: «Какая бы участь тебя не ожидала, мы усеяли цветами наш путь, и пусть дети пожнут богатства, которые мы основали». Когда Эмилио октябрьской ночью сидел между двух полицейских офицеров в коляске, которая везла его по темным пустым улицам родного города, записка была при нем.
Наутро, в шесть часов, пароход отплыл в Гавану, пробираясь сквозь туман, нависший над бухтой Сантьяго. Эмилио и еще одного узника сначала заставили драить палубу, а затем наручниками приковали к решетке вентиляционного люка на носу судна.
Путь до Гаваны занял четыре дня. Узникам выдали по старой оловянной кружке, миске и ложке для дневного рациона, однако воды, чтобы вымыть посуду и умыться, им не полагалось, поэтому с каждым днем слой пота и сажи становился чуточку толще, а запах – отчетливее. Эмилио никогда не забывал о достоинстве и как мог протирал посуду, руки и лицо носовым платком. Затем его месяц продержали в Гаване, а потом снова посадили на корабль и отправили в Испанию — всю дорогу он вместе с другими узниками провел под палубой и ни разу не видел ни моря, ни неба.
Между тем Эльвире становилось все труднее жить в Сантьяго. Полиция несколько раз обыскивала дом, так как заподозрила, что она ведет подпольную работу вместо мужа.
Решив, что главная ее задача — все-таки защитить детей, Эльвира наняла суденышко и отправилась на Ямайку вместе со всей семьей, в том числе с семидесятитрехлетней свекровью доньей Амалией. Перед отплытием она передала шифры Эмилио Энрике Шугу, который стал новым агентом повстанцев в Сантьяго.
* * *В декабре 1896 года генерал Антонио Масео был убит во время разведывательной вылазки в тылу испанцев в западной части Кубы. Это было очень опасное задание, и почти всем адъютантам Масео, в том числе Эмилито Бакарди, было приказано остаться.
Вместе с Масео погиб Франсиско Гомес, сын главнокомандующего повстанческой армией Максимо Гомеса.
Утрата Масео потрясла кубинцев почти так же, как и гибель Хосе Марти. Масео, который вышел из низов, задавленных расовыми предрассудками, и сумел возглавить революцию в своей стране, был символом кубинского народа и его стремления к независимости. Его «протест в Барагуа», когда он отказался принимать условия перемирия в конце Десятилетней войны, доказал последовательность идеи, за которую кубинцы столько сражались и были готовы сражаться и впредь. Легендарный героизм Масео на поле битвы — говорят, что он был двадцать семь раз ранен в бою, — и его военный гений вдохновляли повстанческую армию и приводили в бешенство противников-испанцев. Максимо Гомес, потерявший и собственного сына, и главнокомандующего, с трудом владел собой, однако борьбы не прекратил. В своем письме к Марии Кабралес, вдове Масео, которая была вынуждена отправиться на Ямайку вместе с Эльвирой Капе и другими кубинками, Гомес писал: «Плачь, Мария, плачь, и за себя, и за меня, потому что несчастному старику отказано в привилегии облегчить внутреннюю боль потоком слез».
28 декабря 1896 года Гомес объявил о гибели Масео в приказе по армии: «Сейчас страна оплакивает потерю одного из самых великих своих защитников, Куба — самого славного из своих сынов, а армия — первого из своих генералов».
Спустя два дня Эмилио Бакарди во второй раз в жизни прибыл на Чафаринские острова после целого месяца скитаний по испанским тюрьмам — одна ужаснее другой — и унизительного марша по улицам Малаги в наручниках и грязной одежде. Впереди его ожидал очередной срок — однако мысли заключенного были по-прежнему патриотичны: Передо мной — Марокко, сбоку — затерявшаяся в дымке Испания… А там, за безбрежным океаном — чем больше он смотрится в небо, тем синее становится, — там Куба, страждущая свободы, бьющаяся за нее…. Пламя ее костров окаймляет облака алым, высвечивает цвета ее флага, который иногда склоняется, но никогда не признает себя побежденным.
Глава шестая
