Михаил Юхма - Кунгош — птица бессмертия
Галия была полукровка: отец ее был из касимовских татар, а мать русская. Родилась она в Петербурге, оба языка — и язык отца, и язык матери — были для нее родными. Она скоро овладела всеми техническими навыками, необходимыми в работе, легко и свободно печатала на машинке, быстро и толково могла переложить на язык официальной бумаги самую сложную и запутанную просьбу какого-нибудь малограмотного ходока. Короче говоря, очень скоро Мулланур заметил, что без Галии он как без рук. У них сложились простые и непринужденные отношения. Муллануру даже в голову не приходило, что эти отношения могут принять какой-то иной характер. Вот и сейчас, когда она взяла его за руку и задала этот чуть тревожный вопрос: «Что с тобой, Мулланур?», он воспринял это как естественное дружеское участие.
— Если что-то личное, можешь не отвечать, — добавила Галия.
— Нет, не личное, — ответил Мулланур. — Я все думаю о разговоре, который у меня был нынче в Смольном.
— А что за разговор? С кем?
— С Лениным. Это по поводу тех двух декретов.
Галия хорошо знала, о чем идет речь: она сама печатала проекты декретов. Дело касалось знаменитой башни Суюмбике в Казани и не менее знаменитого Оренбургского Караван-сарая. Комиссариат по делам мусульман решил передать эти выдающиеся памятники древней национальной культуры их исконным хозяевам — татарам и башкирам.
— И что же Владимир Ильич? Он против?
— Да нет. Что ты! Решение наше он одобрил целиком и полностью. Но сказал, что нечего нам по каждому такому вопросу бегать в Смольный. Вы, говорит, Центральный комиссариат по делам мусульман. А это значит, что все дела мусульман должны решать сами. Полно, говорит, на помочах ходить. Пора привыкать к самостоятельности.
— Но ведь в этом нет ничего обидного. — Галия остановилась и потуже затянула свой платок: они шли вдоль Невы и с реки дул холодный, сырой ветер. — Сам подумай, разве он не прав?
— Ты что же, считаешь — я обиделся, что мне выговор сделали? — вскинул голову Мулланур.
— Выговор не выговор, а все-таки… пожурили немножко, вот ты и обиделся.
— Ты не понимаешь… Мне обидно, что Владимир Ильич может подумать, будто я бегаю к нему по каждому вопросу из робости, из боязни взять на себя ответственность… А я ведь совсем не поэтому.
— А почему же?
— Ну как же ты не понимаешь! Попробуй-ка не подчинись, если сам Ленин декрет подписал! А нашим декретам местные Совдепы могут и не подчиниться. Наш комиссариат пока еще недостаточно авторитетен.
— А ты сказал про это?
— Сказал, конечно.
— Ну и что?
— Владимир Ильич резонно мне возразил: этак, малый друг, у вас никогда своего авторитета не будет, ежели вы все время будете за нашу спину прятаться. Нет авторитета, так постарайтесь, говорит, его завоевать. Добейтесь, чтобы вас слушались, чтобы вам подчинялись. Это говорит, теперь ваша первоочередная задача.
— Вот и отлично! — тряхнула головой Галия. — Очень хороший разговор. И нет никаких причин впадать в черную меланхолию. Расскажи мне лучше, эта башня Суюмбике и правда красивая? И про саму Суюмбике расскажи, я ведь почти ничего про нее не знаю.
— Как? Совсем не знаешь?
— Слышала только, что была такая княжна Суюмбике, которая выстроила эту башню в память то ли о женихе своем, то ли о муже, погибшем на войне в чужих далеких краях. Отец рассказывал. Но что тут правда, а что легенда — понятия не имею.
— Легенда гласит, что Суюмбике не хотела верить, что муж ее погиб. Была она редкая красавица, многие добивались ее руки, но она до конца дней оставалась верна своей первой любвн. И в знак того, что ее верность священным супружеским обетам крепка и нерушима, она и велела возвести эту каменную башню.
— Красивая легенда… — вздохнула Галия. Некоторое время они шли молча. Мулланур был еще целиком во власти своих мыслей и чувств, а Галия думала об удивительном человеке, который шел сейчас рядом с нею. «Какой он умный! — думала она. — И как много знает… Когда только он успел прочесть такую уйму книг. Ведь он же совсем еще молодой».
Ей вдруг стало обидно, что Мулланур замолчал, погрузился в какие-то свои мысли. Словно бы невзначай тронув его за локоть, она спросила:
— Ты думаешь о Суюмбике?..
Высокий человек в стареньком азяме вышел из-за угла и двинулся им навстречу. Подойдя поближе, он остановился и стал пристально вглядываться в Мулланура, словно опасаясь, не обознался ли. Но, как видно, уверившись, что не ошибся, сорвал с головы рваную шапку и низко поклонился. Белой изморозью мелькнула перед глазами Мулланура густая седина. Однако на вид мужчина был еще совсем не стар.
— Салам алейкум, — поздоровался он.
Мулланур и Галия остановились, вежливо ответили на приветствие. Лицо прохожего показалось Муллануру знакомым, но, как ни старался, он не мог вспомнить, где видел этого стареющего, но еще вполне крепкого и сильного человека.
— Не признал? — заговорил прохожий. — А я тебя сразу узнал, еще издали. Уж больно обличье у тебя заметное. Абдулла я. Абдулла… Неужели не помнишь?
— Абдулла? — удивился Мулланур, догадавшись, что это тот самый старик татарин, за которого он заступился от имени только что организованного Комиссариата по делам мусульман. Замотавшись, он так до сих пор и не удосужился зайти и проверить, не выгнал ли хозяин снова своего старого дворника из дому. Краска стыда бросилась ему в лицо. — Здравствуй, Абдулла! — обрадовался он. — Все собирался зайти к тебе, узнать, как живешь. Очень рад, что вот так, ненароком встретились. А не узнал я тебя, потому что ты словно бы помолодел. Сейчас тебе и пятидесяти не дашь.
— Что ты, что ты… Мне пятьдесят шестой уже, — заулыбался Абдулла.
— Совсем молодой еще. А в тот раз я было подумал, что тебе все семьдесят.
— Горе у меня тогда было. А горе знаешь как сгибает человека.
— Ну а теперь как твои дела? Хозяин как? Не обижает?
— Что ты! Что ты! Как ты ему приказал, так все и сделал. И в комнату пустил, и матрац новый дать велел, жалованье платить стал. Совсем другой человек. Ну прямо что твой Сахар Медович!..
— Понял, значит, что с Советской властью шутки плохи.
— Как не понять!.. А ты и вправду комиссар? Или просто припугнул его? Только не обижайся, пожалуйста Я потому спросил, что комиссары — они все русские. А ты татарин.
— Дорогой ты мой Абдулла, — засмеялся Мулланур. Вот в том-то как раз и состоит Советская власть, что при ней каждый может стать комиссаром: и татарин, и башкир, и чуваш. Лишь бы только предан был всей душе революции, честно служил интересам трудового народа. Нет, я не обманул твоего хозяина, я и в самом деле комиссар. Комиссар по делам мусульман. Стало быть, и по твоим делам тоже. Комиссариат наш находится на улице Жуковского, дом четыре. Приходи, когда захочешь. Поговорим. А понадобится помощь какая — поможем! Спросишь комиссара Вахитова. Это меня так зовут: Мулланур Вахитов.
