Анатолий Марченко - Пограничники
Из всего отряда боеспособным остался лишь взвод станковых пулеметов. Связи не было. Оба радиста были без сознания: и того и другого прямо у радиостанции настиг солнечный удар. Вода — вот что было сейчас самое главное, что могло вернуть боеспособность отряду.
Сцепив зубы, борясь с головокружением и шумом в ушах, командир полка сам взялся за ключ рации, связался с Ашхабадом, передал свои координаты, запросил корректирующий самолет. С тревогой настроил рацию на волну Классовского. Тревога оказалась не напрасной:
«Двое суток не имею воды. Патроны на исходе. Когда подойдете?
Классовский».По чистоте и ясности передачи чувствовалось: рация Классовского недалеко, но где — установить невозможно, а обещанный самолет еще не вдруг будет. Масленников передал Классовскому: «С наступлением темноты дать ракету, зажечь сигнальный костер».
Он и сам чувствовал, что силы его на пределе. Начались галлюцинации: то он качается в седле, преодолевая увал за увалом, то мучительно ищет на карте колодец, который мог бы дать воду. Бред, смешанный с явью, жуткий, все сжигающий зной, смешанный с песком.
Только к пятнадцати часам разведка, уводившая на север, доложила, что в двух километрах найден заброшенный колодец. Отрыть его командир полка приказал «специалисту» по колодцам Быбе с наиболее сохранившими силы бойцами.
Как они будут работать после изнурительного перехода и смогут ли отрыть колодец (всего сутки назад с более свежими силами на такое дело потребовалось восемь часов) — Масленников не знал.
Но перелом наступил. Он не мог не наступить. Гибель грозила всему отряду. Вскоре Воробьев прислал связного с известием: «Колодец отрыт, лабораторный анализ старшего лекпома показал: вода горько-соленая, с примесью сероводорода, содержит незначительные примеси органических соединений. После кипячения к употреблению пригодна».
Весть о том, что нашли воду, пусть горько-соленую, с примесью сероводорода, оживила лагерь. Спотыкаясь и пошатываясь, часто останавливаясь, к колодцу потянулись бойцы с брезентовыми ведрами, котелками, флягами. Несколько человек не выдержали и, несмотря на предупреждение, напились сырой воды, за что тут же поплатились мучительной рвотой. Но отряд был спасен. По примеру туркмен — проводников и верблюдовожатых, у которых очень стоило перенять обычай пить только хорошо прокипяченный горячий чай, бойцы жгли костры, грели котелки, кипятили спасительный дар.
Колодец оказался не очень щедрым благодетелем. Как и в прошлые сутки, кони получили лишь по одному ведру, люди — по котелку. С наступлением темноты, чтобы не демаскировать отряд, Масленников приказал погасить все костры, о чем по радио сообщил Классовскому, напомнив, что ждет его сигнала. Ровно в двадцать один час на юге, прорезая черноту ночи, взвились две ракеты, затем на далеком расстоянии появилось хорошо видимое зарево костра.
Масленников передал радиограмму Классовскому:
«Ваши ракеты, костер вижу в двадцати пяти километрах; в южном направлении, выступаю к вам с восходом луны».
В это время Масько и Карпов проводили вместе с героем похода Быбой общий митинг. Выступал помполит, рассказывал о борьбе с басмачами, о тактике бандитов, о том, что трудности отряда в сравнении с теми, которые приходилось преодолевать старым большевикам, — ничтожны, а поэтому отряд должен показать большевистское упорство, большевистскую выдержку, достойные звания отряда имени Героического германского пролетариата.
С большим теплом и чувством благодарности думал командир полка о своих товарищах, о командирах и рядовых, но он не имел права говорить им сейчас о своих чувствах, о благодарности за стойкость и выдержку, потому что главные испытания были еще впереди. Перед боем он имел право сказать своим братьям по оружию лишь суровые, беспощадные слова. Собрав в двадцать два часа весь комсостав, отдав предварительные распоряжения о порядке выступления, о чистке и проверке оружия, поскольку с рассветом предполагалось начать боевые действия, в заключение своего выступления сказал: «В предстоящем бою мы или умрем, или победим. Ни одного труса, ни одного дезертира. К трусам приказываю применять оружие. Большевистским духом и воинской подготовкой мы сильнее бандитов, и мы победим!»
После совещания радировал Классовскому:
«Восходом луны зажгите костер. Атакую с севера по сигналу красной ракеты, одновременно атакуйте и вы. Ваши люди должны иметь опознавательную широкую повязку на левом рукаве, так как одеждой добротрядовцы, по существу, ничем не отличаются от одежды басмачей.
В бою участвуют станковые и ручные пулеметы, ружейные гранатометы. Орудие, вероятно, к бою не поспеет.
При отходе немедленно радируйте. Еще раз разъясните своим бойцам пароль „Сабля — Саратов“. Через каждый час слушайте мою рацию. Масленников».
Несмотря на все усилия, водопой закончили только в четыре часа сорок пять минут.
Одного ведра воды на коня и одной фляги на бойца, конечно, было недостаточно, но по-прежнему командование отряда должно было требовать от личного состава нечеловеческих усилий: могучим союзником басмачей была жажда.
Рассказу о самом бое в записках старшего врача отряда Хорста предпослан эпиграф: «В это утро раннее солнце заливало кровью горизонт». Думается, что не констатация происшедшей семнадцатого мая кровавой битвы выражает главную суть этих событий. В это утро каждый участник боя держал экзамен на звание советского солдата, выстоявшего в будущем в пожаре войны под Москвой, в окопах Сталинграда, на Курской дуге, в боях за Берлин, за освобождение Европы. В это утро рождался герой-командир, сумевший победить тогда, когда, казалось, отряду грозили разгром и гибель.
Посылая одного из проводников с запиской к начальнику каравана Голованенко, требуя немедленно выслать двадцать пять-тридцать самых, лучших верблюдов с водой вслед за отрядом, Масленников не мог знать, что Голованенко сам догадался о такой необходимости и по своей инициативе выслал двадцать лучших верблюдов с водой вслед за отрядом.
В 4.30 утра с полуторасуточным запасом продовольствия и фуража, с десятью ведрами горько-соленой воды отряд выступил в направлении на юг по старой караванной тропе Питняк — Мерв.
Командира полка огорчало то, что все-таки нашлось несколько человек, а точнее — семь, не выдержавших жары. Среди них известный командиру полка своей расхлябанностью Голобородько, который, несмотря на строжайший запрет, съел полбанки консервов, за что едва не поплатился жизнью.
Конечно, командир полка понимал, что сейчас от личного состава полка он требует нечеловеческих усилий и что могут найтись «барышни», которым не по силам столь тяжкие испытания, стократно усиленные жаждой. Командиры отделений оставили этих «барышень» у колодца с приказанием быть маяками для орудия и транспорта, догонять основные силы.
