Джон Бэррон - Пилот МИГа - последний полет лейтенанта Беленко
Японцы обязались предоставить эту возможность при условии, что американские специалисты не будут носить военную форму и станут работать в качестве консультантов под японским контролем.
Отвергая все советские протесты и обвинения, правительство Японии выразило удивление, что СССР до сих пор не извинился за нарушение японского воздушного пространства. Министр иностранных дел Киици Миядзва заявил: „Мне кажется, что Советский Союз является страной, которая готова без конца обвинять других, — но это не снимает с нее обязанности контролировать действия своих военнослужащих”.
На очередное советское требование, чтобы МИГ-25 был немедленно возвращен, другой представитель японского министерства иностранных дел ответил: „Советский Союз должен сначала дать официальное и убедительное объяснение инцидента. Если вы забросили что-то на соседский участок, пусть даже ненамеренно, смешно начинать объяснения с соседом с требования вернуть этот предмет. Пока что мы намерены задержать самолет как вещественное доказательство нарушения наших границ, — на время, пока будет продолжаться расследование всего дела”.
Когда выяснилось, что американские „консультанты” уже в пути, чтобы принять участие в японском „расследовании”, советскому правительству стало ясно, что у него нет шансов предотвратить изучение самолета американцами. Поэтому они переключили пропаганду на население внутри страны и усилили давление на Соединенные Штаты. 14 сентября ТАСС предпринял попытку представить Беленко как героя и патриота, похищенного вопреки своей воле заокеанскими „темными силами” при потворстве неискренних японцев. Согласно ТАСС, Беленко сбился с курса во время обычного тренировочного полета, остался без горючего и вынужден был приземлиться в Хакодатэ. Был пущен слух (на эту удочку попались и некоторые западные корреспонденты), что Беленко поддерживал радиосвязь с базой чуть ли не до самого приземления. ТАСС уверял, что японская полиция набросила на голову Беленко светонепроницаемый капюшон, поволокла его под руки в машину и с тех пор содержит его где-то в изоляции, отклоняя советские просьбы встретиться с летчиком.
Министр иностранных дел СССР Громыко, прилетевший в Нью-Йорк 20-го сентября, на вопрос о Беленко ответил: „Этот инцидент подлежит обсуждению с американцами”. Вечером того же дня на ужине с Генри Киссинджером в гостинице „Уоллдорф Астория” Громыко подчеркнул, что возвращение Беленко является настолько важным для Советского Союза, что „лично Брежнев занялся им”. „Мы не уверены, — сказал Громыко, — что человек, представленный нам в Токио, был Беленко. Подозрение, что Беленко похищен и задерживается против своей воли, надолго осложнит советско-американские отношения; но оно рассеется лишь в том случае, если нашим представителям и советскому врачу будет разрешена продолжительная беседа с Беленко”.
В Вашингтоне советские дипломаты старались организовать в Конгрессе настроения в пользу возврата Беленко. Работник советского посольства доставил письмо от жены пилота, Людмилы, и его матери в канцелярию члена Палаты представителей Данте Фасцелла, председателя комиссии Конгресса, наблюдающей за выполнением Хельсинкских соглашений. Судя по почерку, письмо было действительно написано женой Беленко, но его душещипательный текст был, вне всякого сомнения, составлен в КГБ.
Людмила и ее свекровь обращались к конгрессмену с просьбой подтвердить свою преданность принципам прав человека и помочь их сыну и мужу освободиться, чтобы воссоединиться с Людмилой и убитой горем семьей.
Советское посольство направило посланника — советника Юлия Воронцова в Госдепартамент — еще раз потребовать „достаточно продолжительной” встречи советских представителей с Беленко.
В Москве министерство иностранных дел организовало мелодраматическую пресс-конференцию для представителей советской и иностранной печати: на пресс-конференции появились жена Беленко и его мать, которую он видел в последний раз двадцать семь лет назад, когда ему было всего два года. Представитель министерства иностранных дел Лев Крылов, ведущий пресс-конференцию, объявил с самого начала, что распространяемые „западной пропагандой” сведения, будто Беленко добровольно улетел в Японию, поскольку был неудовлетворен жизнью в Советском Союзе, являются „бессовестным вымыслом”. „Все это ложь от начала до конца”.
Людмила казалась взволнованной и перед кинокамерами не могла сдержать слез. „Мы не верим и никогда не поверим, что он добровольно оказался за рубежом! У меня нет никаких сомнений в любви Виктора и его преданности семье. И это дает мне полное право сказать, что с Виктором случилось что-то ужасное, он нуждается в помощи, и я обращаюсь к вам с просьбой помочь ему”.
В воскресенье, — продолжала она, — накануне этого ужасного случая, Виктор весь день играл и гулял с нашим сыном, как обычно в свои свободные дни. Они лепили фигурки из пластилина и читали сказки. Я испекла пирог, Виктор помогал мне… Мы поужинали и легли спать. Виктор напомнил мне перед сном, что скоро день рождения его друга, и предложил купить ему в подарок хрусталь. Утром шестого сентября он сказал, что вернется из полета рано и заберет сына из детского сада. Как обычно, он поцеловал меня и Диму перед уходом.
Ничто не предвещало беды. Я уверена, что в ним или с машиной что-то случилось во время полета, и он вынужден был посадить самолет на чужой территории. Я твердо верю, что Виктор был и остался советским человеком. Его мечтой было стать летчиком-испытателем. Третьего сентября, за три дня до своего последнего полета, он отправил командованию анкеты, которые необходимо было заполнить, чтобы рассмотрели его заявление.
Сообщение западной прессы, будто мой муж запросил политическое убежище в Соединенных Штатах, является злостной неправдой. Я полностью уверена, что эта просьба сфабрикована вопреки его воле.
Наша семья жила дружно. У нас хорошая квартира со всеми удобствами. Мой муж хорошо зарабатывал. Его ценило командование. Он патриот. За свою службу он получал только благодарности. В школе у него были только отличные отметки. До сегодняшнего дня мы не имеем никаких сведений о Викторе. Разве это не говорит о том, что он не принадлежит себе, что его насильно задерживают в Америке?"
Всхлипывая, Людмила читала вслух письмо, которое она послала мужу: „Дорогой, я убеждена, что-то ужасное случилось с тобой… Мой дорогой Виктор, мы ждем тебя дома, возвращайся скорей. Меня официально уверили на самом высоком уровне, что тебя простят, даже если ты и совершил ошибку… Сделай асе, что в твоих силах, чтобы добиться возвращения на родину”. Вся в слезах. Людмила сказала представителям прессы, что она обратилась с личной просьбой к президенту Форду, и прочитала еще одно место из того же письма к мужу: „Я полагаюсь на его (Форда) человечность. Несмотря на то, что это касается только нас лично, он тоже отец и может понять наше горе. Сделай так, чтобы мы все трое — ты, я и наш сын — снова были вместе!”
