Иван Жиркевич - Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848
Замок Петольц, верстах в четырех от Франкенштейна, куда было перенесено временно управление прусской Силезии, лежит у подошвы Богемских гор и занимает прелестное местоположение. Не помню теперь имени хозяина, но замок изобиловал всевозможной сельской роскошью. Оранжереи, парники, прекрасное и удобное помещение. В распоряжении генерала было два или три комплекта музыки. Меня все, как обыватели, так и подчиненные генерала, почитали и называли его правой рукой. Я затеял по воскресеньям в Петольце собрания и фейерверки, и к нам с разных сторон, кто пешком, кто в экипаже, непременно к четырем часам стекались прелестные пруссачки и там оставались до фейерверка, который по моему распоряжению всегда отсрочивался как можно позже…
3 августа из Силезии мы пошли горами в Богемию и вышли на Теплиц…
13 августа вечером подошли к самому Дрездену, и по всему казалось, что произойдет жаркое сражение: войска подходили со всех сторон.[226] Тут мы впервые сошлись с австрийцами. Ночью пошел проливной дождь, и к утру 14 августа из черноземного грунта сделалось совершенное болото, и я, не преувеличивая нисколько, говорю, что кирасиры, собственно, по этой причине по нескольку раз переменяли свою позицию, отыскивая более твердое место, где бы лошади не утопали по колена. Со всем тем, однако же, началась перестрелка, довольно слабая, под самыми стенами Дрездена. Дождь продолжал лить весь день и 15 августа; в этот день Эйлер отдал мне приказание отправиться к самому Дрездену, в цепь стрелков, отыскать там генерала Рота,[227] который просил дать в его распоряжение несколько легких орудий, спросить, сколько ему надо, и если не более одной роты, то чтобы я отыскал подполковника Тимофеева[228] и его роту отвел бы на то место, куда укажет Рот. Здесь мне в первый раз пришлось слышать визг пуль. Генерала Рота я отыскал в кустах, в самой передней линии стрелков, и обратился к нему с объяснением, зачем я явился. Он с живостью мне сказал:
– Ради Бога, батюшка, дайте скорее артиллерию!
– Где же прикажете ее поставить? – спросил я. Рот указал мне на небольшое возвышение, с которого можно было стрелять продольно, по аллее, в конце которой строились французские колонны. Я поскакал от него к Тимофееву, привел его на указанный путь и подъехал к Роту, чтобы донести об исполнении.
– Скажите мне, пожалуйста, вы, верно, не адъютант? – спросил меня Рот.
– Никак нет, ваше превосходительство, – отвечал я, – я состою по особым поручениям при моем генерале.
– Ну видите, что я угадал, – сказал он, – адъютант с этим делом в другой раз не пустился бы сюда!
В это время мимо меня просвистало несколько пуль.
Не знаю, какая была причина гнева Рота на адъютантов.
18 августа началось отступление от Дрездена,[229] 1-я гвардейская дивизия еще накануне, с вечера, отошла по шоссе к Теплицу и наблюдала дорогу из Пирны, а 2-я дивизия и впереди ее резервная артиллерия пошли ущельями гор на Дило-Донвальц, возле которого имели ночлег на 17 августа.
Часть VI***1813
Трудности похода. – Граф Остерман-Толстой. – Обед 30 августа. – Второе пиршество союзников. – Лейпцигская битва. – Плен князя Трубецкого. – Стоянка во Франкфурте. – Шалости офицеров
Не знаю, как сильнее выразиться насчет этой дороги, иначе как выражался о ней в кругу нашем полковник барон Таубе,[230] командир 1-й бригады и 1-й батарейной роты:
– Это такой дорога, по которой и один раз ходить не можно, а мой рота там была два и осталась жива!
Представьте себе из кремня, вырубленный уступами ящик, по которому может идти в ширину только повозка саксонского крестьянина. Полотно, или основание, этого ящика от поверхности углублено местами до двух и даже до трех саженей на поверхности, тропинка, удобная для одного пешего, и затем густой сосновый лес. Не должно забывать о спусках и подъемах с горы на гору, так сказать непрерывных, до самого почти Теплица. Само по себе разумеется, при такой дороге и при таких препятствиях движение наше не могло обойтись без ломок. Сломается ось, колесо у ящика или под орудием, дабы не задерживать задних, поднимали из ящика, т. е. с полотна дороги, на руках поврежденное, но не прежде, пока не вырубали наверху окраин дороги деревьев, расчищали площадку и делали от нее спуски. Но взамен этих трудностей там, где дорога несколько выравнивалась, вид книзу представлял картину, едва ли воображаемую. Наш путь лежал по самому хребту горы, а теплицкое шоссе идет по отлогостям оных к Эльбе, и там, где хотя несколько просвечивался лес, мы могли видеть как на ладони все, что происходило на шоссе.[231]
Кому неизвестно, как 1-я гвардейская дивизия и основа 2-го пехотного корпуса на плечах своих удерживали натиск Вандамма[232] до Теплица и как полки Преображенский и Семеновский, бросившись на две стороны, направили свои удары на смутившегося неприятеля и подавались шаг за шагом к Теплицу. Это все без подзорной трубки можно было разглядеть, как игру в шахматы. Я в это время ехал сзади роты его высочества, где случайно попал фургон английского генерала Вильсона,[233] находившегося при главной квартире армии. Разумеется, при подобных обстоятельствах скоро знакомишься, и мы разговорились в особенности о предмете, который больше всего нас всех тревожил. Когда приходилось через прорезь леса видеть шоссе, заметно было, что 1-я дивизия отошла уже вперед нашей, т. е. находилась ближе к Теплицу, чем мы; то зная, что дефиле наше оканчивается пред самым Теплицом, то если дивизия не удержится и неприятель конец дефиле займет незначительным отрядом, то он всех нас поодиночке заберет. Не знаю, помнит ли теперь кто, но я помню очень хорошо, что Вильсон говорил нам между прочим, что в его экипаже находятся бумаги и документы, весьма важные для воюющих держав, и если бы случилось таковое несчастие, о котором мы предполагали, то просил нас, чтобы мы расхватали его бумаги, бросились бы вправо, лесами, стараясь выбраться к Праге, и там передали бы эти бумаги главному начальству, отнюдь не выдавая оных французам.
Наконец часу в седьмом вечера выбрались мы на ровное место и нашли 1-ю дивизию тоже почти у самого нашего выхода. Повидавшись с нашими товарищами и поздравив их с победой, мы пошли тотчас за Теплиц, а их оставили перед городом. Тут мы видели раненого графа Остермана-Толстого[234] (а в горах с нами вместе несли на носилках Моро[235]). О графе Толстом тут же был рассказан анекдот.
Когда ему раздробило руку выше локтя, он упал без чувств и был вынесен за линию; пришедши в себя, увидел, что несколько лекарей толкуют по-латыни о том, как следует ему отнять руку. Молодой лекарь конногвардейской артиллерии Кучловской[236] сказал своим товарищам:
