Владимир Стеженский - Солдатский дневник
Сегодня нас опять «крестили». До чего же отвратительно визжат эти бомбы. К вечеру получил санкцию смотать свои провода и антенны и убраться к себе в отдел. По дороге зашел к разведчикам, хорошо пообедал, немного выпил, а главное, достал трофеев: толстую общую тетрадь, карандаш и географический атлас. Вечером, когда пришел в свой блиндаж, явился к нам один казак из Краснодара, привез водки, яиц. Водку я пить не мог, сильно воняла бураками, яйца — дело другое, яичница хороша в любое время года.
2.06.43.
Несколько дней идут ожесточенные бои. В воздухе полно самолетов. Фриц пускает сразу штук 80–100, наши столько же, только мелкими группами. Вчера вечером совсем было хорошо начали, да подвели наши танки. А то, пожалуй, взяли бы Молдаванское.
4.06.43.
Мой начальник, слава Богу, отчалил. Долго мы его помнить будем. Такая гнусная личность. Сейчас приехал новый. Вроде бы ничего мужик.
Ходят слухи, что нас должны отправить на переформировку. А это пахнет полутора-двумя месяцами в тылу. Как бы хорошо, если бы эти слухи подтвердились. Так хочется отдохнуть от всех этих «концертов». Тишина! Какое замечательное слово: ти-ши-на. А здесь круглые сутки взрывы, выстрелы, рев моторов. Вчера опять нас бомбили. Не исключено, что и сегодня это повторится.
Черт возьми, а мой бывший начальник уехал не куда-нибудь, а в Москву. Дал я ему свой адрес, он обещал зайти, рассказать о нашем житье-бытье. А когда я туда попаду? Не скоро, вероятно. Что-то моя фортуна меня совсем забыла.
Опять в мыслях Нинка. Как я ни стараюсь забыть ее, никак не удается. Все так свежо и ярко, будто было вчера. Все-все, до самых мелких подробностей. Я даже не знаю, где она сейчас, жива ли, здорова. Зачем мне знать судьбу человека, который давно уже для меня не существует, вернее, не должен существовать. А он существует, черт возьми! «Не прогонишь, не вытравишь — нечем». Да, нечем, вернее, некем. Ведь после Нины у меня ни разу не появлялось желания сблизиться с кем-нибудь. По сравнению с ней все кажутся такими мелкими и незначительными. А какая она сейчас? Может, гораздо хуже многих, а может, и нет. Получить бы от нее хотя бы пару слов, многое стало бы ясно. Тогда бы я смог все забыть…
7.06.43.
Все еще воюем. О том, что нас отведут на отдых, ни звука. А на переформировку я и не надеюсь.
Прочел тут книжечку стихов Симонова «С тобой и без тебя». Хорошие есть стихи. Вообще, пожалуй, Симонов сейчас первенствует в лирической поэзии. Во всяком случае, он мне теперь больше нравится, чем Долматовский. Интересно будет после войны посмотреть на нашу советскую поэзию за эти годы. Как выросли многие наши поэты! Взять хотя бы Сельвинского. Насколько раньше он был поэтом узкого круга людей, настолько теперь его творчество стало шире, четче и лучше, и его песни поются теперь в красноармейской массе. То же можно сказать и о Суркове. А вот всякие там Лебедевы-Кумачи бесславно молчат…
10.06.43.
Сегодня чуть было не уехал. В Москву. Да, да в Москву на 9 месяцев. На какие-то спецкурсы. Но так как моя фортуна давно уже повернулась ко мне местом, далеким от лица, то «поездка» моя быстро сорвалась. Ну да черт с ней, может это и к лучшему. Будем воевать дальше…
15.06.43.
Наконец-то отвели на отдых. Расположились в лесу. Вместо выстрелов и разрывов слушаем пение соловьев и других приятных птиц. Черт возьми, ничего не выходит с этой поездкой. А ведь был здесь один начальник из армейского разведотдела, наобещал мне всего-всего. И документы мои уже отправили вверх. Ну и что? А ничего.
Все эти дни писал стихи. Вот они:
1
Много писем
приходит к нам издалека.
В них говорят о любви,
горячей и страстной.
И кто-то читает нежные строки,
и кто-то мечтает.
Напрасно.
Мне тоже писали,
и я тоже верил,
что забыть невозможно
поцелуй расставания,
что любовь
на недели нельзя измерить,
что она не слабеет
от расстояния.
Но все оказалось
сложнее и проще,
ушли безвозвратно
мирные сны.
Наш путь
не широкая ровная площадь,
Трудны и суровы
дороги войны.
2
Я пронес твое имя
по этим дорогам,
сквозь кубанских степей
бескрайний простор.
Я пронес твое имя
по хмурым отрогам
самых высоких
Кавказских гор.
Мы хоронили
друзей погибших,
над городами сожженными
стлался дым,
но чувство мое
оставалось таким же,
нерастраченным и молодым.
И чем я сильнее
врага ненавидел,
чем жестче душа
становилась моя,
чем больше крови
и горя я видел —
тем нежней и сильнее
любил тебя я.
3
В пьяном угаре
двоятся лица.
«Годы проходят,
торопитесь жить!»
От голоса сердца
нетрудно укрыться
за густым и мутным
туманом лжи.
За шумным столом
в дыму табачном
стаканы к губам
поднялись опять.
И кто-то услужливый
роняет мрачно:
«Он не вернется
глупо ждать».
И ты поверила…
20.06.43.
Переехали в другое место, наш отдых пока продолжается. Живем на берегу реки, купаемся весь день.
Пополнения нам не дают, так что у меня есть шанс уехать отсюда куда-нибудь. Хорошо бы на Западный фронт. Надоела уже эта Кубань до чертиков.
Прочел тут уже который раз «Мертвые души». Какая изумительная по глубине мыслей вещь! Как много этой самой мертвечины живет и по сей день. У меня у самого маниловщины порой бывает хоть отбавляй, мысли уносятся куда-то в радужные безбрежья, мечтаю о чем-то прекрасном, но несбыточном. А потом посмотришь вокруг, оглянешься, и так тоскливо и пусто становится на душе.
21.06.43.
Ездил в штаб армии. На лошади верхом. Измучился ужасно, отбил себе все то место, на котором сидят. Хорошо хоть лошадь попалась послушная, а то бы она меня окончательно угробила. Навестил там своих старых знакомых из разведотдела. Что-то они, сукины дети, совсем меня забыли. До сих пор не могут послать на какие-нибудь курсы. Ну ничего, буду надоедать им до тех пор, пока не отправят.
Фрицы на нашем участке вроде бы думают наступать. Как бы не получилось прошлогодней истории.
