Василий Ефремов - Эскадрильи летят за горизонт
Воздушная армада врага растаяла под ударами советской авиации и зенитной артиллерии...
Полк Головина днем и ночью громил аэродромы окруженной вражеской группировки, дезорганизуя их деятельность, препятствуя посадке и взлету фашистских самолетов.
Наша эскадрилья произвела десятки удачных боевых вылетов. Молодые летчики старались не отставать от ветеранов. Все шло хорошо, на высоком подъеме. И вдруг перед самым Новым годом меня свалила болезнь.
Возвратившись как-то после третьего боевого вылета, я почувствовал легкое недомогание. Утром поднялась температура, и я не смог встать с постели. В полдень к землянке подъехала легковая машина командира полка.
— Есть тут кто живой? — крикнул шутливо подполковник, войдя в землянку.
— Есть. Есть живые.
— Ты, комэск? Один? Что же все тебя бросили? — заботливо спросил Головин. — Ну как самочувствие?
— Ничего... Вот только голова кружится.
Анатолий Иванович пощупал мой лоб:
— Э, да ты, брат, серьезно болен. Температура, наверное, под сорок. Здесь оставаться нельзя. В госпиталь не отправим, — заметив мое нетерпеливое движение, поспешно успокоил Головин. — Мы устроим тебе тихий уголок в большом общежитии. Там тепло и на глазах у друзей. Врач уже был?
— Да, оставил порошки. Мне стало вроде легче...
Два дня пролежал я в постели под наблюдением своих товарищей и полкового врача, капитана медицинской службы абхазца Аркадия Джанбы. На третий день почувствовал себя лучше и после обеда стал собираться на полеты.
— Ну как дела? — неожиданно заглянул ко мне за занавеску Головин.
Стараясь придать себе молодцеватый вид, я ответил, что здоров.
— Я слышал, что собираешься летать? — серьезно посмотрел на меня командир полка.
— Да, с удовольствием слетаю на задание... Хоть посмотрю, как летают мои ребята.
— Они и без тебя хорошо летают. Сиди — и ни шагу из дома! — сердито сказал подполковник. — И хватит об этом...
Облака закрыли район аэродрома. Не переставало моросить. На улице стало быстро темнеть, а с севера все надвигалась низкая облачность, окутывая степь темнотой. [88]
«Наверное, полетов сегодня не будет», — подумал я, ложась в кровать.
Очнувшись, услышал неясные голоса, осторожные шаги, увидел движущиеся тени. «Летный состав возвратился с аэродрома. Полеты не состоялись», — с облегчением подумал я.
— Спишь? — узнал я голос Сидоркина. — Я к тебе на минутку.
— Входи.
Сидоркин вошел ко мне в комбинезоне, с планшетом через плечо и меховым шлемом в руках. Подвинув к кровати стул, он устало опустился на него, положил руки на колени. Чиркнув спичкой, я зажег огарок свечи на столике и только тут увидел, как мрачно лицо друга.
— У нас что-то произошло?
— Да, — хрипло выдавил Сидоркин. — Произошло... Погиб командир полка Головин.
Меня будто ударило. Вскочил с кровати, опять закружилась голова. В комнату вошли Панченко, Бочин, Усачев, Кравчук, Скляров, Трифонов, Вишневский, Зимогляд, Чудненко.
— Расскажите толком, как это случилось?
— Да что рассказывать, — пожал плечами Скляров. — Погода такая, что сам бог свалился бы в штопор.
Произошло это несколько часов назад... Аэродром затянуло сплошной низкой облачностью. Летать было опасно. Головина часто вызывали к телефону... Он выходил из КП, поднимал ракетницу и стрелял вверх. Белая ракета, достигнув облаков, освещала туманную дымку и падала на землю: облачность не выше семидесяти метров...
И снова позвонили из дивизии: «Почему не начинаете полеты?»
«Сейчас выпускаю в воздух самолет-разведчик», — сказал командир полка. Взял планшет, надел шлемофон, перчатки и вышел... В землянке услышали гул моторов — Головин выруливал на старт. Поднявшись, он передал: «Облачность сплошная, высота нижней кромки 50 метров, видимость 500. В облаках сильное обледенение. Полеты запрещаю!»
Прошло часа полтора. С борта самолета радист Егоров передал: «Задание выполнил, возвращаюсь. Включите прожекторы, «Гренада-112» — это был позывной командира полка. Сообщение радиста не принесло успокоения, ведь предстояло еще посадить самолет в труднейших условиях... [89]
На аэродроме бросали ракеты, поднимали вверх луч зенитного прожектора, подсказывали курс посадки, снос...
Прошло еще полчаса... Раздался телефонный звонок. Козявин взял трубку и страшно побледнел... Головин разбился. В живых остался только стрелок-радист сержант Егоров.
Мы похоронили нашего замечательного командира и учителя Анатолия Ивановича Головина на краю колхозного сада...
Дней через пять в часть на должность командира полка прибыл подполковник Зиновий Павлович Горшунов. Это был худощавый человек, выше среднего роста. Выражение лица и настороженный взгляд серых глаз говорили окружающим о том, что подполковник готов действовать в любую минуту.
Горшунов летал хорошо, а главное — с большой охотой. На задание ходил и в одиночку, и водил группы самолетов. В общем, летчик он был отличный. Но авторитет, каким пользовались у личного состава его предшественники Пушкарев, Рассказов и Головин, Горшунову предстояло еще заслужить...
* * *
После разгрома танковой группы Манштейна, пытавшейся пробиться к окруженной армии Паулюса, доблестные советские войска, громя гитлеровцев, двинулись дальше на запад. Тронулся в путь и 10-й гвардейский бомбардировочный полк.
Через маленькую станцию, куда мы перебазировались, только что прокатилось ожесточенное сражение. Разбитые войска Манштейна бежали отсюда в панике, побросав оружие, автомашины, танки, снаряжение, знамена, сабли, шпаги, кортики и даже ордена...
Летный состав разместился в школе. Пока я шел в общежитие, встретил несколько пленных солдат. В ближайших населенных пунктах их было очень много. В нашем поселке пленных разместили в большом здании. Им разрешалось самим ходить за водой и за дровами.
Однажды после возвращения из очередного полета меня поздно вечером вызвал командир полка. Я нашел подполковника Горшунова на старте.
— Давай-ка слетаем раза три-четыре по кругу, — по-дружески предложил он. — Давно не был в ночном небе. Вон там впереди уже выставили два фонаря «летучая мышь» для взлета. А для посадки зажгут линию масляных факелов.
Погода была ясная, видимость хорошая, и мы без труда выполнили несколько полетов. [90]
Когда я вернулся, в общежитии все уже спали. Только у печурки сидел начальник связи 3-й эскадрильи Петр Иванович Трифонов.
— Дежурю. Чтобы пленные не стянули чего-нибудь, — засмеялся он, помешивая угли трофейной шпагой. — А для тебя, командир, есть новость... Сегодня был в штабе полка. Там услышал, что тебя представляют к званию Героя Советского Союза. Рад всей душой. Начальство очень хвалило тебя...
