Генрих Жомини - Политическая и военная жизнь Наполеона
Когда все предложения Венского кабинета были отвергнуты, он убедился, что ему нечего ждать от Директории, и решился сблизиться с Россией. Держава эта тем менее могла оставаться чуждой происшествий, изменявших положение Европы, что она, по Тешенскому договору, была порукой благосостояния Германии, которой грозили разрушительные перевороты от превращения духовных владений в светские и от системы вознаграждений. Если бы даже политика не вменяла в обязанность императору Павлу I обратить внимание свое на происшествия в Швейцарии, Турине, Риме и на Средиземном море, он и тогда бы вступился в это дело, по живому участию, которое постоянно принимал в мальтийском ордене.
Петербургский кабинет чувствовал всю выгоду своего положения. Уступая очевидной опасности, угрожавшей целой Европе, он послал князя Репнина(4) сначала в Берлин, а потом в Вену, во-первых, чтобы убедить оба двора отказаться от всех вознаграждений в Германии, а во-вторых, чтобы принять меры против Франции и привести честолюбие директории в границы, начертанные мирными договорами.
Князю Репнину было легко достигнуть первой цели, потому что Фридрих Вильгельм находил даже в самых условиях Кампо-Формийского трактата средства возвратить Гельдрию, если отвергнут систему вознаграждений; но зато второе предложение не имело такого успеха, и Пруссия не соглашалась нарушить принятого ею нейтралитета. Молодой король её, одушевленный стремлением ко всему благому и дорого ценивший выгоды мира, занимался только исправлением того, что было расстроено расточительностью отца его. Он был убежден, что вся политика его должна стремиться к одному охранению границ и чести своего флага, и к тому, чтобы благоденствовать в мире, между тем как его соперники разоряли друг друга. Строгие критики осуждали управление его министра графа Гаугвица(5), и, несмотря на красноречивую защиту знаменитого Ломбара, вышедшую несколько лет спустя, еще остается нерешенным, оценил ли вполне берлинский кабинет все свои выгоды? Нельзя не согласиться, что положение Пруссии было весьма затруднительно: будучи государством второстепенным, она должна была держать равновесие между могущественнейшими державами, готовыми прийти в столкновение. К которой бы стороне ни пристал Берлинский кабинет, он мог дать решительный перевес; но нельзя же было ему оставаться спокойным зрителем унижения империи и порабощения Швейцарии и Италии. Может быть, явившись вооруженной посредницей, Пруссия бы лучше предохранила себя от бедствий, нежели сохраняя строгий нейтралитет. Умение пользоваться всем и обстоятельствами и вовремя употреблять свое могущество есть доказательство обширной и глубокомысленной политики. Вся логика Ломбара не в состоянии убедить нас, что Пруссия в эту решительную минуту употребила все свои усилия, чтобы отклонить грозившую Европе войну. Если бы она твердо и откровенно объявила умеренные требования, то склонила бы и Директорию к очищению занятых после мира земель, и Венский кабинет к большей уступчивости.
Австрия со своей стороны, несмотря на готовность выполнить обещания, не могла однако же не видеть необходимости положить основание будущих отношений между четырьмя первенствующими державами. Она выигрывала в любом случае, потому что и самые несогласия могли только благоприятствовать её оружию.
Известие о поражении при Абукире и война, объявленная нам Портой, удостоверили Австрию что она, вступив снова на военное поприще, может возвратить Италию. Там считалось, правда, 100 000 французов между Альпами и Тибром; но войско это было лишено всех припасов, оставлено на жертву всех нужд нерадением правителей, раздроблено для удержания обширных завоеваний Франции, и потому не в состоянии было успешно действовать. Сверх того, самовластные поступки с Цизальпинской Директорией, и деспотизм Труве и Брюна с правителями республики, которая долженствовала быть независимой, произвели неудовольствие даже в ломбардцах, бывших самыми ревностными приверженцами Франции, и совершенно восстановили против нас всех, еще державших сторону Австрии. Хотя Брюн и был потом заменен Жубером(6) в главном начальстве над итальянской армией, но зло уже было сделано; и тем труднее можно было изгладить это дурное впечатление, что причины народного неудовольствия не были устранены.
Не лучше поступали мы с Пьемонтом; и не слишком дружелюбное расположение туринского двора оправдывалось нашими собственными действиями. Вместо того, чтобы стараться всеми мерами сделать из него верного союзника, вознаградив за понесенные потери, мы напротив возмущали его владения подобно Швейцарии, чтобы ввести их в состав демократической системы. Занятие туринской цитадели нашими войсками не остановило распространителей новых идей, но придало им еще более смелости. Карл Эммануил, заключивший наконец с нами оборонительный и наступательный союз, по которому обязывался выставить 8-ми тысячное вспомогательное войско, разумеется, неохотно сносил подобные поступки. Великий герцог тосканский принадлежал к австрийскому дому, и несмотря на его мирное расположение, этого родства было достаточно, чтобы подать повод захватить его владения, и таким образом связать римскую республику с цизальпинской и лигурийской. Могли ли мы увеличить подобным поведением число приверженцев наших? К тому же и уважаемый всеми Пий VI, лишенный нами светской власти, употреблял все свое влияние, чтобы увеличить число наших врагов.
Ко всем этим вероятностям успеха для Австрии присовокупилась еще та, что венский кабинет мог надеяться на помощь неаполитанцев, в которых мое отсутствие и приближение бури революции, угрожавшей переступить пределы церковной области, пробудили снова ненависть, еще гораздо сильнейшую прежней. Договор, подписанный 19-го мая 1798-го года как мера оборонительная, был причиной набора для дополнения неаполитанской армии. Актон еще прежде победы при Абукире обнаружил намерение возвратиться к прежней своей политике. Прием, сделанный английскому адмиралу, которому, в противность условиям парижского договора, дозволили снабдиться провиантом в Сиракузской гавани, для облегчения производства поисков в Средиземном море, мог служить достаточным доказательством приверженности неаполитанского кабинета к Англии; но тайный договор, подписанный уполномоченными обоих дворов 11-го июня, совершенно уже утвердил союз их против Франции. Лишь только пришло известие о победе при Абукире, советники Фердинанда IV сбросили с себя личину и учредили набор всех способных к военной службе от 18 до 45-летнего возраста, для того, как говорили они, чтобы защитить берега королевства от опасности, угрожавшей им по взятии Мальты. Кроме укомплектования линейных полков, значительное число хорошо обученных войск увеличило силу неаполитанской армии до 60 000 человек. Такой сильный союзник был в состоянии дать императорским войскам перевес на полуострове.
