Всеволод Радченко - Главная профессия — разведка
Конференция прошла успешно. Пресса на неё дала отличные отзывы. Я сидел в спецкомнате с переводчиком и следил за ходом событий. На второй день, проанализировав результаты, я предложил венграм написать специальную записку в Политбюро партии с анализом и этим подвести итоги мероприятия, как это было принято у нас. Для венгерских товарищей это было новинкой. И когда я взялся написать такую записку сам, все восприняли это с радостью. Написанная мною записка была переведена, отредактирована и доложена министру. Ему эта идея очень понравилась. После успешного доклада записки генсеку партии меня пригласили, поблагодарили и передали письмо с благодарностью в Москву. Естественно, венгры принимали меня наилучшим образом. Мне показали страну, конечно же, повезли в известные винные погреба, где я «сумел» определить при дегустации лучшее вино погреба и получил в подарок от директора винзавода ящик именно этого вина.
Бывали в нашем сотрудничестве с разведками соцстран и не столь успешные мероприятия, но на моей памяти отношения постоянно развивались в дружественном ключе и при полном согласии сторон.
Глава шестая
Советник представительства в Женеве
За время работы в службе «А» по роду моей деятельности я поддерживал активные контакты с Управлением внешней контрразведки «К» и 2-м Главным управлением КГБ (Контрразведка). Это и послужило базой предложению, которое я получил от Управления «К»: поехать заместителем резидента по линии «Кр» в Париж. Началось моё оформление и подготовка. Вопрос затянулся, французы формально не отказывали, но задерживали мне визу. Время шло, и насколько я помню, задержка перевалила за полгода.
Именно в это время в Женеве разразится «небольшой скандал». На Запад вместе с семьей «ушёл» молодой, но, как говорят, подающий надежды физик, работавший в Женеве в ЦЕРНе (европейская организация ядерных исследований). Тогда это стало «неприятной сенсацией», дело разбиралось в ЦК КПСС и анализировалось в КГБ. Вскрылись определенные слабости в нашей работе в Женеве в целом, и особенно по линии контрразведки. Было принято решение направить меня в Женеву. Одновременно был расширен штат резидентуры. Мне была предложена новая должность советника представительства СССР при отделении ООН в Швейцарии. После более чем полугодовой подготовки к поездке во Францию я быстро был оформлен и через две недели отбыл в Женеву.
Во время моей работы в службе «Активных мероприятий» возникла идея обобщить накопленный опыт разоблачения идеологических диверсий западных спецслужб. Начальник службы И. И. Агаянц идею поддержал и посоветовал написать небольшую монографию, выделив, в частности, успешное разоблачение «Записок Пеньковского». Через какое-то время книга мной была написана. Издать её предложила Высшая школа КГБ (теперь Академия ФСБ). Издательство назначило своего редактора. Им стал грамотный и высокопрофессиональный сотрудник, который «пригладил» шероховатости в рукописи, и книга была издана, конечно же, под грифом «секретно». Буквально на следующий день после принятия решения о моей командировке в Швейцарию ко мне в кабинет зашёл начальник кафедры разведки Института разведки (в дальнейшем Академия им. Ю. В. Андропова) Кравцов Евгений Иванович и без предисловий предложил мне защищаться на его кафедре. В качестве кандидатской диссертации была выбрана моя вышеупомянутая книга, которую он получил и рассмотрел как очень подходящую для защиты монографию. Я сказал, что уезжаю в длительную командировку, и дата отъезда назначена через две недели. Кравцов тут же предложил, что саму защиту можно назначить на весну, т. е. через несколько месяцев, и на неё меня вызовут. Он пояснил, что от меня ничего уже не требуется, так как монография опубликована. Я должен только сдать экзамены «кандидатского минимума», всего четыре предмета: специальность, т. е. «разведка», иностранный язык, международное право и философию. «Разведка» будет сдана на кафедре Евгения Ивановича, иностранный язык и международное право (его надо сдавать, так как после защиты присваивается звание «кандидата юридических наук») также будут сдаваться в Академии, и только о сдаче философии я должен буду договариваться сам. Он был так убедителен, что я решил рискнуть и сдать необходимые экзамены до отъезда. С первыми тремя экзаменами всё прошло отлично, оставалась только философия. В нашей Академии в то время не было соответствующей комиссии. И тут я вспомнил, что у меня есть близкий знакомый профессор, заведующий кафедрой философии в одном из институтов Академии наук. Я позвонил ему, объяснил ситуацию и выразил свою просьбу о помощи в решении соответствующей проблемы. Он сразу назначил мне время экзамена — через один день, сказав, что первым вопросом будет работа Ленина «Государство и революция», а второй я должен назвать сам в рамках тематики моей монографии. Я тут же назвал ему вопрос — название моей книги — и получил на это его одобрение. Через день я уже был на комиссии. Она состояла из трёх человек: мой знакомый и две солидные дамы. Рассказав о работе Ленина (я успел проработать вопрос по Большой Советской энциклопедии), без дополнительных уточнений перешёл ко второму вопросу, и понятно, что здесь я был «на коне», к тому же рассказал ряд фактов и примеров, о которых члены комиссии не могли даже знать. Оценка была «отлично», и прилагалось письменное пожелание комиссии, чтобы я выступил с моим сообщением на заседании кафедры. Результаты экзаменов я передал Кравцову и вскоре выехал в Женеву. В июне того же года (1972) я получил телеграфное указание Центра приехать на пять дней в Москву для защиты диссертации. Весьма положительным фактором во время моей защиты было то, что моим главным оппонентом был начальник управления «К» (Внешняя контрразведка) генерал Бояров. Его выступление отличалось компетентностью и содержало хорошую оценку моей монографии. Защита прошла успешно, и через два дня я был уже в Швейцарии. По результатам защиты я получил звание кандидата юридических наук. Кравцов был очень доволен всей операцией, но категорически возражал против моих попыток организовать застолье по поводу защиты, заявляя, что такое мероприятие может повредить ему лично.
Долгосрочная ЖеневаЯ с семьей вылетел из Москвы в Женеву в середине февраля. Метель, мороз, полутёмная Москва, типичная февральская погода. В Женеву прилетели вечером. Помню, шёл дождь, и пока мы ехали из аэропорта, в окнах были видны только блестящие мокрые мостовые, освещённые, как всегда, обильным количеством фонарей. Вот и не верь после этого в приметы! Говорят же у нас: «Дождь в дорогу — к удаче». Мы разместились в новом доме представительства. Встретил меня чрезвычайно любезно, и даже по-дружески, резидент в Женеве Баранов, хотя мы раньше с ним знакомы не были.
