Алексей Пантелеев - Наша Маша (Книга для родителей)
— Я ночью с горшка трахнулась!..
Да, было такое дело. Но откуда это слово?
3 ГОДА 2 МЕСЯЦА
4.10.59. Воскресенье.
После обеда, уже в сумерках, ходили с Машей на прогулку. По Малой Посадской дошли до Мичуринской, вышли у домика Петра на набережную и по Кировскому вернулись домой.
Прогулка небольшая, а сколько у Машки впечатлений, сколько вопросов задано!
— Что такое молочная столовая? Что такое каланча? Кто живет на каланче? Кто живет в этом доме?
В домике Петра темно. Я говорю:
— Здесь жил Петр Великий, царь.
— А сейчас здесь кто живет?
— Никто не живет.
Объяснить это трудно.
Вышли на набережную.
— Это кто?
— Это лев.
— Нет, это не лев. Не похож.
— Это Шао-цзи. Вроде льва.
— Я боюсь.
Спустились по каменным ступеням почти к самой воде.
— Хочешь выкупаться?
Передернула плечами. Смеется:
— Нет, не хочу.
Действительно, страшно даже смотреть на эту черную воду...
* * *
Из автомата позвонили маме, попросили ее минут через пять подойти к окну в моей комнате. Последние дни Машку очень интересует, где наши окна. Раньше она вообще смутно представляла, что такое дом, что такое этаж, окно, сторона и так далее. Сейчас уже начинает разбираться. Начинает, но не очень, конечно, разбирается...
Все-таки это волшебство, фокус: вдруг в одном из окошек третьего этажа раздвинулась штора и показался милый знакомый силуэт...
Задрав головы, мы стояли на мостовой, махали руками. И мама нам отвечала тем же.
Очень это Машке понравилось.
5.10.59.
Вечером ходили на прогулку. Шел дождь, и мы с Машей почти всю дорогу тащились под зонтиком. Гуляли недолго— до Скороходовской и обратно. Немножко побродили по Ружейной. Там— лари с арбузами. Лари сбиты так, что все арбузы на виду.
— Зачем ключик?
— Это замок, а не ключик.
— Зачем замок?
— Чтобы никто не залез и без спросу арбуз не съел.
* * *
Увидела водосточную трубу, из которой с шумом бежала вода.
— Пи-пи делает.
Объяснил ей, зачем труба. Не очень поняла. Продолжала у каждой трубы смеяться:
— Пи-пи делает.
7.10.59.
Легла опять поздно и долго не могла уснуть. Устраивала концерты, диким голосом звала мать, и когда та приходила и спрашивала: “В чем дело, что ты хочешь?”— она отвечала:
— Хочу всё...
— Что значит “всё”?
— Какам, пи-пи, водички, задик смазать, носик почистить...
Это— чтобы подольше побыть в обществе мамы, чтобы не спать. А мама часто клюет на эти хитрости.
В Разливе последнее время с Машкиным засыпанием дело обстояло лучше. Может быть, потому, что меньше нас было, некогда и некому было чичкаться с Машкой, и она понимала это и лежала тихо. Ей было важно, чтобы кто-нибудь из домашних находился в поле ее зрения.
— Алеша! Не вижу тебя!— кричала она.— Машенька, ты где? Не вижу тебя!
Но бывало и так, что одни голоса наши в столовой настраивали ее на спокойный лад.
По-моему, еще и кровать ее сейчас неправильно стоит. Стоит она боком к двери. Машке приходится, во-первых, лежать на одном правом боку, а во-вторых— и этого еще мало: чтобы увидеть кого-нибудь, приходится выкручивать шею. Вот вертится, вертится и не спит.
8.10.59.
Лежала под кварцем. После обеда ходила с папой гулять. Фантастическим было это короткое (55 минут) путешествие. Фантастика началась с того, что, выйдя из подъезда, папа пошел сам и повел Машу не налево, как всегда, а направо, в результате чего они оказались под какими-то другими воротами.
— Куда? Алеша! Это же не наш дом!— кричала Машка.— Куда мы идем?
И вдруг выходим на Большую Посадскую— и оказывается, что “наш дом”— рядом.
Уже поздно, темно, накрапывает мелкий дождичек.
Дошли до парка Ленина, парком— до Сытного рынка. Там папа поднимал Машу, брал на руки, показывал живых попугайчиков в закрытом уже на ночь зоологическом магазине. Потом прошли еще немного по этой рыночной улице, заглянули в какие-то ворота... Маша говорит:
— Это наш дом?
— Да, это наш дом.
Зашли и ахнули.
Огромный дворище. Целая площадь. Окружают ее пять-шесть многоэтажных домов. И всюду окошки и в окошках огоньки. На одном окне стоит игрушечная лошадь, виден ее красивый, гордый силуэт. А посреди двора— огороженный заборчиком, вытянутый в длину сад! Настоящий сказочный сад. Во-первых, там никого нет, ни одной души. А во-вторых, сад полон всяких занятных штучек и аттракционов. Тут и скамейка-гриб, и качели, и вторые качели, и качающаяся лодка, и огромный, великанский стол, и корабль с мачтой и с флагом на мачте...
Все это мы испробовали: покачались на качелях, покатались в лодке, посидели под шапкой гриба-мухомора. И никто нам не мешал, никто даже в окошко не выглянул, хотя все окна были освещены и за ними, ясно, находились люди.
Вышли мы с этого двора тоже не совсем обычным, скорее даже сказочным, образом: вошли в какой-то подъезд, поднялись по ступенькам, свернули куда-то и оказались уже на другой, Кронверкской улице.
А на улице Мира мы стояли минут десять у огромных окон типографии. Я поднимал Машу, и она смотрела, как дяди и тети печатают книги и плакаты.
Заходили в магазин электротоваров. Купил Маше батарейку для фонаря. Еще в Разливе обещал ей приделать к ее велосипеду фонарик. Теперь приделаю.
Легла Машка сравнительно рано— в десятом часу. И сравнительно быстро заснула. Помогла этому предложенная папой перестановка кровати. Поставили ее так, как она стояла в Разливе, то есть лицом к двери, ведущей в столовую. Машке удобнее смотреть и не приходится выкручивать шею.
* * *
Разоблачал ее вчера перед “кварцем”. Снимаю чулки. Она говорит нечленораздельное что-то. Я переспросил:
— Что?
— Не будешь влать?
— Не буду врать?
— Влать! Влать ты не будешь?
— Врать?
— Влать! Да влать! Не будешь влать?
— Врать нехорошо.
— Вла-а-а-ать!
И, отчаявшись сговориться со мной, отказывается от дальнейших попыток:
— Я не можу сказать.
И все-таки делает еще одну попытку:
— Не лазолвешь?
Это все-таки здорово! Так быстро, на ходу найти другое слово, другую форму глагола.
— Что?! Не буду я рвать? С какой стати я буду рвать твои чулки?!
10.10.59.
Машка весь вечер порывалась ко мне. Мама очень смешно изображала, как она, торопливо закончив ужин, вскакивает и с безупречной вежливостью благодарит всех присутствующих:
— Спасибо, мамочка. Спасибо, бабушка. Спасибо, тетя Минзамал.— И сразу поясняет:— Иду к Алешеньке.
Вежливость и прочее— чтобы не осложнять отношений с близкими, чтобы ускорить визит к Алешеньке.
* * *
Мама уложила Машку в кроватку. Машка, обхватив маму за шею, на ухо ей:
