Маргарет Сэлинджер - Над пропастью во сне: Мой отец Дж. Д. Сэлинджер
Клэр бывала в центре Вивекананды на Пятой авеню, ей нравилось, что там тихо, как в церкви, и такие же высокие своды. После цветистой автобиографии Парамахансы Йогананды ум ее был полон видений: шафрановые облачения, ароматные свечи, сверкающие дворцы в небесах индийского пантеона. Но, сойдя с поезда, они очутились в пригороде, где жил средний и низший класс: «вокзальные носильщики и продавцы в бакалейных лавках — вот какая там была атмосфера. Я не привыкла к подобной публике». Сам храм был «милым, похожим на магазин, на бакалейную лавочку». Потом, рассмешив меня, она подытожила свое впечатление от ашрама: «Ну, знаешь, где продают яблочный пирог». Расхохотавшись, я выпалила: «Мама, какой пирог, на какой планете?» После некоторой самореализации она, слава богу, рассмеялась тоже.
По мере того, как она рассказывала, история о «примерной девочке» давала задний ход: карета и кучера Золушки вновь становились тыквой и крысами. «Милый» храм первоначальной версии стал «безвкусно убранным пригородным кабаком. На алтарном столе стояли фотографии». (Это замечание понятно в устах молодой женщины, которая выросла, видя на стенах родительского дома алтарные образы Джотто и Фра Анджелико.) И наконец: «Мне не нравились низкие потолки этой жуткой хибары».
Их встретил «милый, приятный маленький индиец, лет сорока, но так сразу не скажешь». Мать сказала, что вокруг этого человека не видно было «сияния славы», как в книге Иогананды. «Без облачения его бы никто и не заметил». Джерри и Клэр переговорили с гуру после обычной утренней службы, во время которой прихожане пели «знакомые гимны, но со странными словами. Он нам дал по мантре и научил, как задерживать дыхание и видеть воочию, как ты дышишь». Крийя-йога, упражнения для дыхания, умиротворяли ее и успокаивали. Им было велено практиковаться десять минут утром и десять минут вечером. Когда они увидят белый свет посередине лба, пускай приходят для более продвинутого обучения, сказал Премананда. Я, дитя просвещенного века, закатила глаза: «Ну и ну!» — «Нет, нет, — возразила мать. — Я этот свет видела, думаю, тут что-то связанное с биологией, с третьим глазом. Но я туда не вернулась. Я пошла в другое место».
«Этим вечером в поезде, на обратном пути в Корниш, мы с Джерри занимались любовью в нашем купе. Было так приятно… мы нечасто занимались любовью, плоть была злом… Я уверена, что зачала тебя той ночыо».
6
Затворничество
Затворничество: 1)образ жизни затворника, отшельника, давшего обет не выходите, из своей кельи; 2) образ жизни человека, оказавшегося в полном одиночестве, в заточении.
Словарь УэбстераКогда беременность Клэр стала заметной, влечение. Джерри, вспоминает она, сменилось «омерзением». В беременности каждой женщины, за исключением, возможно, самой Девы Марии, наступает такой период, когда иллюзию девственности поддерживать невозможно. Исчезла та чистая послушница, которую, как того желал отчаянно и страстно де Домье-Смит, увел с зеленых монастырских лугов Пьер Абеляр. Клэр потеряла чистоту; теперь мотив любого ее поступка был запятнан подозрением.
Мать рассказывала, что до женитьбы они с отцом встречались со многими его друзьями и часто ездили в Нью-Йорк или Бостон; однако после свадьбы ее изоляция все возрастала — до такой степени, что она стала чувствовать себя «фактически пленницей». Начиная с четвертого месяца ее беременности, они ни с кем не видались.
Надо, чтобы вы уяснили для себя одну вещь. В Корнише «не видаться ни с кем» вовсе не значит, что вы перестали принимать гостей; это значит, что на глаза вам не попадается ни единая живая душа, за исключением, может быть, Алекса Уайта, который раз в две недели забирал у нас мусор и отвозил на свалку, или мистера Маккоули, который бросал письма в почтовый ящик на перекрестке, располагавшемся внизу, в четверти мили от дома, и заходил только в том случае, если отец должен был что-то подписать. Мать точно не помнит, когда наконец провели телефон, — но кому она могла позвонить? Она сожгла все мосты: так хотел мой отец. Он требовал, как мать говорила, чтобы она не брала с собой в Корниш ничего из своей прошлой студенческой жизни в Рэдклиффе[106]. Она сожгла все свои бумаги, включая фрагменты рассказов и драм, которые она писала в колледже. Что же до того, чтобы поддерживать контакты со школьными подругами и семьей, мать могла и не рассказывать мне о том, как отец решил этот вопрос: я сама видела все эти годы, как высмеивал он любого друга, какой только у нес появлялся, любую попытку сближения с ее семьей. Навещать его семью — превосходно; однако визиты к моей бабушке со стороны матери были источником постоянных трений. Даже я, малышка, должна была тут же, на месте, ответить ему: как можно принимать подарки и поездки на отдых от человека, который, раз он так постановил, «недостоин уважения». До сих пор он терзает свою молодую жену Колин за то, что она поддерживает отношения со своей семьей, будто желание увидеться с родными — знак постыдной слабости и несовершенства. Оставь все и следуй за мной.
Моя мать, живя «фактически пленницей» в Корнише, нечасто видалась и с отцом. Она рассказывала, что Джерри, пока публиковался, еще не выработал тот удобный, ставший рутиной распорядок дня, который я хорошо помню: он вставал на заре, работал где-то до полудня, ездил в Виндзор за почтой, возвращался домой и отвечал на письма, которые называл «проклятым хламом на моем столе», и на этом заканчивал дневные труды, оставляя время, чтобы покопаться в саду, поиграть с детьми и собаками, сделать что-нибудь по дому. А тогда шестнадцать часов работы были для него нормой; он мог даже просидеть всю ночь и весь следующий день[107].
Когда он бывал дома, на Клэр сваливалось еще больше дел. Дом был примитивный — ни горячей воды, ни нормального отопления; но Джерри требовал комфорта, «как на Парк-авеню». Как и великий Торо, которому мать приносила еду в его лесную хижину, мой отец требовал, чтобы его кормили трижды в день, «как в нью-йоркских ресторанах», да еще стряпали его любимые блюда — так, по крайней мере, получается со слов матери. Потом, как раз когда она с этим научилась справляться, «было установлено, что простыни следует стирать и гладить дважды в неделю — когда горячей воды нет, а холодная на всем оставляет ржавые пятна. Прямо как в сказке, где бедная девушка старается изо всех сил, а ей все время подкидывают невыполнимые задания… Я была в отчаянии, загнана в ловушку. И меня же Джерри делал мишенью бесконечных, язвительных придирок, когда мне не удавалось удовлетворить его запросы».
