Дягилев. С Дягилевым - Лифарь Сергей Михайлович

Чиновников особых поручений при директоре императорских театров было много (в 1899 году – семь), и делать им, конечно, было нечего, но князь Волконский хотел использовать волю, энергию и художественную непогрешимость Дягилева и действительно давал ему «поручения»: Дягилев не только появлялся в директорской ложе со своим моноклем…

Первым «поручением» директора чиновнику особых поручений было редактирование «Ежегодника императорских театров». До этого «Ежегодник» казенно-банально редактировался Молчановым, мужем знаменитой артистки Савиной. «Когда Дягилев, – вспоминает князь С. М. Волконский, – поступил в дирекцию, Молчанов сам догадался отказаться от редактирования „Ежегодника“, предвидя, что он будет передан Дягилеву, и втайне надеясь, что этот „декадент“ на казенном издании сорвется. Все ждали появления первого номера. „Мир искусства“ раздражал рутинеров, чиновников от искусства. Его свежесть, юность клеймились как нахальство; группа молодых художников, в нем работавших, впоследствии приобретших такую громкую и почетную известность, как Александр Бенуа, Сомов, Бакст, Малютин, Серов, Малявин, Рерих и другие, высмеивались печатью с „Новым временем“ [42] во главе, а предводитель их Дягилев именовался прощелыгой, ничего в искусстве не понимающим. Можно себе представить, как было встречено вступление Дягилева в дирекцию… Песенка, готовившая публику к появлению первого номера „Ежегодника“ в обновленной редакции, была недоброжелательная, глумительная. Наконец, он вышел, этот первый номер. Он ошеломил тех, кто ждал провала, и превзошел ожидания тех, кто верил в его успех. Первый номер дягилевского „Ежегодника“ – это эра в русском книжном деле. Это было начало целого ряда последующих изданий, отметивших собой эпоху русской книги. „Аполлон“, „Старые годы“, „Новое искусство“, книги Лукомского, монографии Бенуа, издания „Сириуса“, – да можно ли перечислить все, что дало прекрасного искусство книги в России за последние двадцать лет перед революцией, – все это вышло из того источника, который открыл Дягилев своим „Ежегодником“».

Князь Волконский, несомненно, преувеличивает значение дягилевского «Ежегодника императорских театров». Его оценка была бы совершенно справедлива, если бы «Ежегодник» за 1899/900 год (с приложением отчета за сезон 1898/99) вышел не в конце 1900-го, а, скажем, в начале 1898 года, когда еще не существовал «Мир искусства»: Дягилев действительно создал эру в русском книжном деле, но не своим «Ежегодником», а своим «Миром искусства». «Эра» «Ежегодником» была создана, но эра гораздо более скромная – в истории «Ежегодников» после Дягилева, конечно, нельзя было издавать так, как издавал до него А. Е. Молчанов (один из преемников Дягилева, барон Дризен, и старался поддержать «Ежегодник» на дягилевской высоте).

«Ежегодник» Дягилева действительно был замечательным edition de luxe [43] (и в этом отношении «зарезал» дирекцию, так как обошелся вдвое дороже, чем молчановские выпуски) и замечательным во всех отношениях: и по богатству и разнообразию содержания, и по количеству и качеству репродукций, и по техническому книжному совершенству издания.

Помимо обязательного «Обозрения деятельности императорских С.-Петербургских театров» (русская и французская драма, балет, опера), «Обозрения деятельности императорских театров», репертуара императорских театров, юбилеев, некрологов, всевозможного рода «списков» (список пьес, список артистов, список личного состава и т. д., и т. д.) и проч., в «Ежегоднике» было множество интересных статей и очерков, из которых на первое место надо поставить значительнейшую и прекрасную, большую статью (в 91 страницу) B. Светлова «Исторический очерк древней хореографии» и небольшой очерк Александра Бенуа «Александринский театр». Большее значение, чем другим многочисленным очеркам, я лично придаю прекрасно составленному справочнику – «Список балетов, данных на императорских C.-Петербургских театрах с 1828 года» – и неоднократно прибегал к нему, когда писал свою книгу о танце.

Но, конечно, наибольший интерес, наибольшее значение и наибольшую ценность представляет художественное оформление «Ежегодника». Книга была богато украшена виньетками, концовками, заставками, факсимильными воспроизведениями афиш и программ XVIII века, репродукциями в тексте и вне текста. Прекрасны репродукции hors texte [44] – портрета Г. X. Грота императрицы Елизаветы Петровны в маскарадном костюме, портретов А. Лосенко – Ф. Волкова и А. П. Сумарокова (гравюры Я. Уокера), В. Серова – портрета И. А. Всеволожского, Л. Бакста – портрета А. Е. Молчанова, И. Репина – портретов Ц. Кюи и Ге, Л. Бакста и К. Сомова – трех программ спектаклей в императорском Эрмитажном театре, Ленбаха – портрета Рихарда Вагнера, И. Браза – портрета М. Г. Савиной и прочее. Полно и интересно иллюстрированы шедшие в императорских театрах пьесы: «Отелло» Шекспира, «Эдип-царь» Софокла, «Накипь» П. Д. Боборыкина, «Cyrano de Bergerac» [45] Ростана, «De la lune au Japon [46]»H. Лопухина, «Испытание Дамиса» и «Времена года» А. К. Глазунова, «Арлекинада» Дриго, «Ученики Дюпре» М. Петипа, «Эсмеральда» Ц. Пуни, «Сарацин» Ц. Кюи, «Богема» Пуччини, «Тристан и Изольда» и «Тангейзер» Вагнера, «Троянцы в Карфагене» Г. Берлиоза, «Юдифь» Серова, «Эгмонт» Гёте и проч. Особенно интересно была иллюстрирована новая комедия Н. Борисова «Бирон» (барон Н. В. Дризен почему-то приписывает ее А. В. Половцову и переносит ее из эпохи Анны Иоанновны в эпоху Елизаветы Петровны): Дягилев воспроизвел параллельно действующих лиц этой пьесы – Бирона, князя А. М. Черкасского, В. К. Тредьяковского, графа Миниха, графа А. П. Бестужева-Рюмина – по старинным и редким портретам и по современным фотографиям артистов, исполнявших эти роли (частично этот интересный прием проведен Дягилевым и при иллюстрировании других пьес). Любопытны рисунки к балетам И. А. Всеволожского, предшественника князя С. М. Волконского… Интересно было также, благодаря сотрудничеству дягилевских художников, превращение простых и банальных фотографий артистов в художественные произведения: они рисовали на фотографиях декоративный фон, ретушировали фотографии и превращали их в постановочные фрагменты.

Князь С. М. Волконский, новый директор, приобретал себе ценного сотрудника: «Через Дягилева, – говорит он, – я заручился сотрудничеством многих художников в деле постановок. Аполлинарий Васнецов дал рисунки декораций и костюмов для „Садко“. Это вышло красиво и ново. В своей посмертной книге („Музыкальная летопись“) Римский-Корсаков удостаивает эту постановку добрым словом: это важно на страницах, которые переворачивать трудно, – так они колючи… Я завел сношения и с некоторыми другими художниками дягилевского кружка. Дело пошло весело (насколько вообще может что-нибудь идти весело на жгучей почве, а театральная дирекция была почва жгучая), когда вдруг произошло столкновение».

Вместо последних двух слов, хочется написать другие: когда вдруг… князь Волконский обнаружил безволие и слабодушие и не сберег Дягилева.

Поручая редактирование «Ежегодника» молодому чиновнику особых поручений – редактору «Мира искусства», князь Волконский, зная, что вызывает этим сильнейшее недовольство чиновничьей дирекции – все же дал эту работу и твердо, мужественно, несмотря на все протесты, выдержал до конца и дал возможность Дягилеву исполнить данное ему поручение. Но твердости князю Волконскому хватило только на один раз, и он сорвался на втором «поручении». Предоставим рассказывать об этом втором «поручении» и о «столкновении» самому виновнику «столкновения», попутно дополняя и исправляя его рассказ.

«Дягилев, – пишет в своих воспоминаниях князь Волконский, – имел талант восстановлять всех против себя. Начался тихий бунт в конторе, за кулисами, в костюмерных мастерских. Я не обращал на это внимание, ждал, что художественный результат работы заставит людей пройти мимо тех сторон его характера, которые они называли заносчивостью и бестактностью. Однажды я передал управляющему конторой письменное распоряжение о том, что постановка балета Делиба „Сильвия“ возлагается на Дягилева. Это должно было быть на другой день напечатано в журнале распоряжений. Вечером приходят ко мне два моих сослуживца из конторы и говорят, что распоряжение вызовет такое брожение, что они не ручаются за возможность выполнить работу. Я уступил, – распоряжение в журнале не появилось. Я сказал Дягилеву, что вынужден взять свое слово обратно».