Ольга Приходченко - Я и ты
– А теперь не теряйте даром время, ноги в руки и быстро за кагором, – оторвал нас от мрачных мыслей Вершинин, – магазин за углом, скажите, что с велогонки, назовете пароль… – он назвал пароль, который, к сожалению, я с годами запамятовал.
– Виктор Григорьевич, с какой радости? Да и вообще, мы не пьем вино!
– Не пьете – так будете пить! По стаканчику в день. И не с радости, а так нужно, рекомендация врачей. Их слушать надо, а не брыкаться.
Закончил Вершинин наставление своей любимой присказкой: «Мы – гонщики, не по паркету ездим». Для нас с Рудольфом – ни к селу, ни к городу, но Виктор Григорьевич какой-то смысл всегда в нее вкладывал.
Побросав в холле вещи, рванули по указанному адресу и… опоздали. Продавщица, гарна дивчина с золотистыми волосами, упрятанными под косынку, чуть ли не с порога огорошила: нема кагору, ваши все уже разобрали. Берите водку. Нет, стойте, на водку отдельный список, вас там не бачу. Водка только иностранцам.
Это был единственный раз за всю командировку, когда мы расхохотались. Было не до смеха, когда в зоне старта близ консерватории или, изучая дистанционную запутанную петлю, завязанную в тугой узел на киевских улицах, те, кому полагалось быть осведомленнее, строго по секрету, чтобы не прознали иностранцы, показывали нам прибор с истинными цифрами радиации. Они существенно (чуть ли не в пятьсот раз!) расходились с теми, что выдавал дозиметр для официальных сводок, появление которых сопровождалось заверением по радио высоких должностных лиц: мол, все в порядке, ситуация под жестким контролем. А тем временем семьи властвующей верхушки срочно паковали чемоданы в дальнюю дорогу, оставив остальных киевлян пребывать в радужном первомайском настроении. До сих пор каюсь, что дал слабину и не сообщил об истинном положении своим родственникам, жившим тогда в Киеве. Как-то, возвращаясь с Незвецким в гостиницу, я заметил у булочной на перекрестке улиц Жилянской и Красноармейской свою пожилую тетку, жену родного маминого брата, и… не подошел к ней, испугавшись возможных излишних расспросов. Врать не хотелось, а правду выложить не мог. Но даже если бы они прознали, все равно, уверен, никуда не двинулись бы; однажды, в Великую Отечественную, уже пережили тяжелейшую эвакуацию с потерей маленького сына…
К слову, о возвращении в гостиницу. Это была отдельная песня, точнее ритуал, который, однако, при всей его, как нам казалось, нелепости, требовалось неукоснительно выполнять. Нам строго-настрого наказали: очутившись в своем номере, быстро сбрасывать одежду и – под горячий душ. Десять, двадцать раз выбегаешь по делам на улицу – десять, двадцать раз мойся. Никогда еще в жизни я так часто не пользовался ванной и душем. Если еще продолжить о житье-бытье, то скажу, что нас с Рудольфом Федоровичем тоже «приравняли» к иностранцам и выделяли на брата по одной бутылке водки на два дня. Столько, естественно, мы осилить не могли – работать же надо было, и охотно угощали киевских коллег из республиканского Спорткомитета, которые нам активно помогали.
Не моя сейчас задача развивать трагическую тему аварии на Чернобыльской атомной станции, унесшей жизни многих людей – и работавших там, и спасателей, да и написано об этом предостаточно. Я вспоминаю лишь события вокруг велогонки. Самым разумным было ее отменить на нашей территории, а может, и всю. Но как, когда столько вбухано в организацию, когда на кону престиж не просто отечественного спорта, а всей страны. Столько времени президент союзной и одновременно международной любительской федераций велоспорта Валерий Сергеевич Сысоев и его подопечные добивались, чтобы она завернула к нам хотя бы каким-то боком. Нет, с подобным решением согласиться было нельзя. Старая площадь в Москве (олицетворение ЦК КПСС) внимательно следила за развитием событий. И мы видели, как по мере приближения старта Вершинин и его коллеги уже не ходили, а бегали мрачнее самой черной тучи – никак не набиралось необходимого минимального кворума, а время для подачи заявок катастрофически истекало. Сколько было разослано писем в посольства, национальные федерации с заверениями, что ничего страшного не происходит, сохранность здоровья участникам гарантирована, советская медицина – лучшая в мире, она на страже. Лишь поздним вечером в самый канун старта организаторы перевели дух, когда «на флажке», незадолго до полуночи, в Киев прибыли финны, обеспечившие обязательное количество участников.
К сожалению, большого праздника не получилось. Прежде весь веломарафон от начала до конца всегда в избытке сопровождала пресса, «путавшаяся» своими специально выделенными для них автомобилями под колесами техничек. На сей раз не было наплыва, отпугнула (что вполне объяснимо) вероятность получить дозу и заработать лучевую болезнь. Не знаю, какой точно диагноз был подведен под преждевременную (спустя десять лет после той гонки) смерть в самом расцвете сил и таланта пышущего здоровьем и энергий фотокора ТАСС Валерия Зуфарова, но предполагаю, что она во многом была связана с Чернобылем. Он прикатил в Киев к старту велогонки после того, как на вертолете много раз облетел атомную станцию и запечатлел для истории все, что там произошло.
Небольшую группу советских репортеров «разбавлял» юркий японец, обвешанный фотоаппаратами. Он то и дело доставал из нагрудного кармана пиджака что-то вроде термометра и мрачно покачивал головой, раны Хиросимы и Нагасаки заживают медленно. Известный наш телекомментатор, причаливший к берегу велосипедистов после того, как сменил на боевом репортерском посту Владислава Семенова, многолетнего признанного мастера радиорепортажей с гонок Мира, прибыл в Киев только под самое начало соревнований. Не баловали гонку своим присутствием руководители спорта стран-организаторов. ГДРовского, герра Эвальда, объявившегося утром в день старта, «под парами», на стреме ждал самолет: несколько приветственных слов на официальном открытии – и назад в аэропорт. Не сомневаюсь, не случись того, что случилось, примазаться, ухватиться хоть за краешек славы уж точно нагрянула бы толпа наших партийных и иных руководителей разного ранга. Сколько их соотносили себя с организацией Московской Олимпиады, хотя практически были далеки от нее. Еще бы: Игры-80 открыли новую яркую страницу в биографии отечественного спорта, и как не вписать в нее свое славное имя.
В принципе веломарафон-86, расширив свои границы, с мощным составом участников в каждой гонке, тоже должен был существенно повлиять на развитие мирового велоспорта. И это при том, что, по сути, та гонка выполняла роль пробного шара. Но в перспективе она могла стать не только аналогом, а и конкурентом, и довольно серьезным, «Тур де Франс», а уж «Джиро» и «Вуэльты» подавно, и наверняка привлекла бы на старт весь «капиталистический вело-бомонд». Неоднократные чувствительные поражения от спортсменов из лагеря социализма на шоссейных чемпионатах мира били по самолюбию и призывали ведущих западных мастеров колеса к реваншу.
Сейчас, к сожалению, подзабыта популярная некогда многодневка из Москвы, мимо Харькова и дальше на юг в Крым к Черному морю, где разыгрывались личные и командные медали чемпионата СССР. Ее коварные этапы через Тулу, Орел, Курск и т. д. были непростым испытанием, и, влившись в гонку Мира, они не только значительно развернули бы ее панораму на восток, но и внесли бы свежую струю – что ни говорите, надоедает же из года в год гоняться по изученному до малейших деталей маршруту. Как надоедает подобное горнолыжникам, и они с удовольствием и, думается, надолго переместятся на трассы олимпийского Сочи.
Очень жаль, что из-за трагических обстоятельств не удалось благодаря спорту прорвать еще одну брешь в идеологическом железном занавесе и марафонской велодуэли Запад – Восток на нашей территории не состоялось. Да и учредители гонок Мира больше уже не возвращались к их проведению в формате, который был задуман для многодневки-1986, а со временем, когда рассыпался социалистический лагерь, и сами эти состязания заглохли. Тем не менее, как из песни слова не выкинешь, так и из истории мирового велоспорта не выдернешь страницу о той велогонке Мира. Вот и для меня пребывание в клиническом центре Минздрава Украины «Медики – Чернобылю» обернулось воспоминаниями о ней. Пусть горькими, но жизнь есть жизнь, и не стоит ее приукрашивать, если она, рассчитывая только на правду, того не воспринимает.
…Говорят, для срочной эвакуации к Киеву подогнали десятки составов. Так ли это, не знаю, но то, что город, подвергнутый мощной радиационной атаке, прозрел, – точно. Скорый поезд, которым мы с Незвецким возвращались в Москву, на сей раз был набит битком, в основном детьми с родителями. В одно наше купе набилось, наверное, человек десять. Как могли, разместили всех на четырех полках.
– Ребята, помогите моим, они в Ярославль едут, жена же моя волжанка, из тех мест, – попросил нас Михаил Макарович Бака, тогдашний председатель Спорткомитета Украины.
