Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙI
Пока ждали сбора христиан к богослужению, наступил полдень, и Авдий угостил отличным обедом; видно, что с сердечным радушием принимает.
Во втором часу отслужили обедницу; читал Павел Судзуки весьма порядочно; пели мы с о. Феодором. Была и проповедь, направленная к ободрению верующих и к тому, чтобы они старались о поддержании и дальнейшем воспитании в себе чувства веры и церковности — для того, чтобы непременно с этого времени собирались для общей молитвы по субботам вечером и праздникам, чтобы после молитвы читали религиозные книги и взаимно назидались. Все дали обещание делать это. Так как катихизатора по близости от этой Церкви нет, то о. Федор будет сам заведывать ею, приезжая сюда раз в месяц или в полтора месяца, как и в Коносу и, оставаясь на несколько дней, чтобы помолиться с верующими, преподать им наставления, а также Святые Таинства Покаяния и Приобщения Святых Тайн; о частых участиях в сих Таинствах, как весьма необходимом, сделано внушение — Сделано также настоятельное внушение, чтобы христиане постарались всех в своих домах поскорее сделать христианами. Все казались одушевленными. Вообще, Церковь эта, хотя и очень маленькая, внушает хорошие надежды.
В половине четвертого часа вечера мы с о. Федором отправились на станцию железной дороги, в 3 ри от Казоо— Куки, откуда с шестичасовым поездом в семь с половиною часов прибыли в Токио.
5/17 декабря 1892. Суббота.
Сендай.
Вчера утром выехав из Токио, вечером прибыл в Сендай на освящение Церкви. Церковь построена за три тысячи ен, из которых две тысячи добыты из России о. Анатолием и мной, одна — собрана от сендайских и других христиан здесь. О. Анатолий просил у архимандрита Макария, настоятеля Афонского Пантелеимоновского монастыря, и по ходатайству последнего русские благотворители прислали более тысячи долларов. Выстроил Церковь нынешним летом Василий Окамото; работа добросовестная. На освящение Церкви со мной приехали из Токио: священник Роман Циба, диакон Сергий Судзуки и два иподиакона. Сегодня за день совсем приготовились к освящению. Вечером всенощную отслужил о. Петр Сасагава, здешний священник; пели человек 30 здешних певчих, в два голоса, — и пели отлично, под управлением регента Алексея Обара, также привезенного мною из Токио.
Служение в новой, чистой, прекрасной Церкви возбуждает особенное чувство благоговения и умиления. К сожалению, христиане сендайские, которых сотни, до того опустились, что и сегодня в Церкви было, вероятно, не более 30. Всех я насчитал (во время проповеди) с сотню, но из них 30 певчих, — все почти дети, человек 50 — пришлые из разных Церквей к освящению, прочие — здешняя Церковь. Единственная надежда на поправление Церкви в о. Арсении, если он поселится здесь. С о. Петром Сасагава далеко не уйдешь, это — мерзавец, которого забыли похоронить. Проповедь сегодня говорил такую, что не уснуть, а умереть можно под нее.
6/18 декабря 1892. Воскресенье.
Сендай.
Только что вернулся с освящения Церкви. С семи часов утра о. Роман отслужил водосвятие. С восьми часов началось освящение. Продолжалось около часу. Порядок почти был соблюден, немного только путались; нужно больше всего заботиться о своевременном приготовлении воскомастиха.
Служение было соборное из меня и трех священников: о. Сасагава, о. Иова Мидзуяма и о. Романа Циба. Певчие пели хорошо; шествие вокруг Церкви было чинное, литургия также совершена в достодолжном чине. Служение было радостное — да вознесется оно к Богу! Народу было много; немало было и язычников; между прочим, были званные чиновники города. До проповеди голос у меня устал и голова страшно разболелась — от вчерашнего угара; при этом ужасном холоде, вечно проникающем до костей, не уберечься, чтобы не сунуться к жаровне, и чад от углей заберется в голову да и мучит вот как вчера и сегодня. Проповедь была напряженная; жар в голове заставил на половине проповеди без церемоний снять митру и поставить на клирос. Вперед наука: при подобных обстоятельствах беречь голос во время службы и беречься угара.
По окончании службы было угощение для разных гостей: у о. Петра Сасагава были язычники — чиновники, и меня туда позвали повидаться с ними; я пришел, дали они карточки мне и, захватив ящики с приготовленными для них обедом и конфетами ушли; ушел и я к себе в гостиницу — не оставили мне больше — знать, не было рассчитано на меня; пообедал я один какой–то дрянью, ибо сначала принесли яичницу, на которую пост, и сырую «сасими», которой я не ем — отвратительно; по отослании сих блюд и принесли какой–то неведомый студень, после которого ныне вот и пишу сие.
В три часа пришел о. Петр Сасагава с депутацией благодарить. Я их тоже благодарил. Принесли образчики нынешнего угощения — очень приличное, и даже роскошное; даже пятистам язычникам приготовлено было по кружку белого и розового моци. Поговорили о том, чтобы старый дом, где прежде было совершаемо богослужение, перенести к краю церковного места; завтра после полудня, в два часа, еще все вместе, собравшись, потолкуем о сем.
В шесть часов была всенощная, после которой я сказал поучение о молитве и о частом приобщении Святых Тайн в новом храме; укорил христиан, что ныне в пост и в торжество освящения храма никто не ответил на призыв: «Со страхом Божием и верою приступите», так что я должен был призвать малых детей, чтобы было кому приобщаться в новом храме.
Кстати сделал наставление, чтобы христиане, приходя в храм, не останавливались у порога, а проходили ближе к алтарю — и им видней и слышней, и к ним говорить удобнее, не нужно надрывать горло, чтобы голос доходил.
7/ 19 декабря 1892. Понедельник.
Сендай.
Утром было соборное богослужение священников; вечером всенощная, после нее симбокквай, на котором читано было мною поздравления от разных Церквей и произнесено много речей по случаю освящения храма.
Миссионерские заметки
1893 год
Епископ Николай
13/25 февраля 1893. Суббота
1–й недели Великого Поста.
Целый день до того страдал, что голова разболелась. Дело воспитания здесь в отчаяние приводит. Воспитанные в России — Арсений Ивасава, на которого столько надежд я возлагал, Исигаме — не глуп по природе, и прочие оказываются не помощниками здесь в воспитании Церкви, а восхищающими противниками. Уже говорил я им, что на них смотрят, как на соблазн, и убеждал ходить в Церковь всегда, когда ходят воспитанники; в обязанность поставил им это; и — ни мысли, ни чувства, ни попытки исполнить обязанность! — В первую неделю, когда все ученики три раза в Церкви, хоть бы кто из них в Церкви! Сегодня к причастию все четверо — Ивасава, Сато, Исигаме, Кавасаки — явились без всякого приготовления, не выслушавши даже правила. Господи! Что за наказание! Уже ли в русских родных академиях они научились такому безверью! Приобщил я их, ибо кто же знает душевное состояние людей и как удержать от Чаши, к которой все призываются? Но целый день вот адские мучения испытываю не за них и за себя, а за Церковь. Хотел призвать их и объявить, что жалованье уменьшу за всякое нехождение в Церковь в обязанное время, но отвращение берет от этой меры, хотя и вполне достойной японца и, вероятно, самой бы действительной. Поговорю с каждым из них в отдельности и посмотрю, что будет. Один д. [6] Симеон Мии из воспитанных в России возбуждает уважение к себе. Но и он — слаб до нестерпимости. Как много и как убедительно, по–видимому, я ему толковал об управлении школой и о важности дисциплины и соблюдения разных правил в ней, а сегодня — часть школы пришла в половине восьмого часа по звону, как положено, для выслушивания Правила пред Причащением; пришел и сам инспектор школы д. Мии за сими учениками, но — это была только половина учеников; остальная брела в разброд, вплоть до восьми часов, то есть до времени, когда уже Правило было кончено. И что стоило д. Мии пройти по Семинарии, разбудить спящих (в восьмом–то часу!), но на сие у него — ни желания, ничего другого человеческого не нашлось! Было одно смутное движение — идти, куда зовет колокол, больше ничего! Бедная японская христианская школа! Бедная Японская Церковь!
