Александр Житинский - Дневник maccolita. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.
Рот сам растягивается в улыбке, когда я читаю, хотя Ксения вовсе не собирается меня смешить, но я уверен, когда она пишет, она тоже улыбается. И эта улыбка передается мне, и настроение повышается, как у той собачки.
Уговоримся, что вы не читаете книги с конца, а значит, уже составили себе представление об этой прозе. Здесь я хочу объясниться для тех, кто почему-то не чувствует ее прелести. А такие люди есть, и я не скажу даже, что у них отсутствует вкус. Поэтому, не упрекая их в бесчувствии, я просто расскажу о том, что вижу я в этих текстах.
Но сначала – откуда они взялись.
Года полтора назад, примерно в мае 2001 года, к нам в издательство, что называется «с улицы», зашла молоденькая девушка с тонкой папкой в руках и сказала:
– Я Ксюша Букша.
Она так и сказала: «Ксюша», будто еще не вышла из детсадовского возраста. Впрочем, от него она ушла совсем недалеко, тогда ей только что исполнилось восемнадцать.
Я понял, что придется читать стихи девушки. Случай настолько типичный, что даже скучно. Это приходится делать довольно часто, а говорить приятные слова автору – редко. Восхищаться же практически не приходится.
В данном случае к стихам был приложен рассказ, что мне особенно не понравилось. Писать прозу в восемнадцать лет казалось мне просто возмутительным.
Я вяло пообещал прочесть, и мы с Ксюшей расстались на неделю. За эту неделю я успел понять, что у девушки явно есть способности, стихи ее были интересны прежде всего тем, что в них автор не изливал своих чувств по поводу несчастной любви, как это принято в юности, а писал об окружающем мире. Одно стихотворение называлось «Березовский», где БАБ представал в образе былинного Стеньки Разина, гуляющего в своем дворце:
И заплакал Березовский
Неизвестно почему…
Ну, Березовский и Березовский. Мало ли чего не бывает в стихах юных девушек.
Однако больше удивляло то, что поэтическая традиция и следы влияния, которые там прослеживались, восходили не к Бродскому, что характерно для молодых поэтов последнего десятилетия, и не к Мандельштаму, и не к Цветаевой, что привычно для молоденьких поэтесс, а к Хлебникову и ранним обэриутам, а еще точнее – к тем фольклорным корням, которые Хлебникова питали.
Впрочем, я совсем не теоретик. Возможно, и ошибаюсь.
Рассказа я читать не стал.
При встрече я сказал Ксении несколько добрых слов и сделал ряд замечаний; на этом посчитал свою миссию по напутствию молодого дарования выполненной. Но Ксения внезапно извлекла из портфеля более толстую стопку листков и сказала, что вот только что закончила повесть. И тоже просит прочесть. Она даже назвала это «роман», что мне резко не понравилось. В мои планы чтение романов никак не входило.
И я, чтобы пресечь все поползновения на мое свободное время, с предельным цинизмом заявил, что прозу лучше писать после тридцати лет, при этом желательно быть мужчиной.
– Но вы всё же прочтите… – попросила она.
– Ну ладно, – недовольно проворчал я, пряча рукопись в портфель.
Вечером я раскрыл ее папку и убедился, что повесть называется «Эрнст и Анна» и имеет подзаголовок «Придворная история князя Якова Платоновича Шаховского о днях молодости, о людях и других существах при дворе царицы Анны Иоановны».
Иными словами, исторический роман от лица мужчины, жившего черт знает когда, написанный нашей современницей восемнадцати лет!
Это просто счастье (для меня), что я все же начал его читать, а не забросил папку в дальний угол. Более сильного предубеждения у меня никогда не было. Начал – и уже не мог оторваться до глубокой ночи, пока не дочитал до конца. Иногда я неприлично повизгивал, иногда заливался счастливым смехом, порою выбегал на кухню к домашним с листком в руках и кричал: «Нет! Вы послушайте!» – после чего зачитывал кусок прозы вслух.
Домашние слушали с недоумением. Впрочем, они и сейчас недоумевают, чего я там нашел.
А нашел я свободу прежде всего – в слове, в сюжете, в обращении с материалом; нашел ритм и дыхание, энергию и драйв, как сейчас говорят.
Короче, мне пришлось извиняться перед Ксюшей и искупать свою вину тем, что к следующему ее приходу через 10 дней я вручил ей книжку «Эрнст и Анна», изданную нами в количестве 100 экземпляров, с обложкой, на которой был изображен герб княжеского рода Шаховских. Наверное, так быстро ни у одного молодого автора первая книжка не выходила.
А потом мы вывесили этот текст в Интернете и устроили обсуждение в моем ЛИТО им. Лоренса Стерна, это и сейчас можно найти в архивах, причем мало кто поверил, что данный текст не мистификация и что реальная Ксюша Букша существует.
Чуть позже, уже осенью, представилась возможность послать Букшу на Всероссийский форум молодых писателей, где я порекомендовал ей записаться в семинар Леонида Юзефовича – и не ошибся. Юзефович также отнесся к прозе Ксении весьма доброжелательно. В результате через год «Эрнст и Анна» украсили собой альманах «Пролог», выпущенный «Вагриусом» по итогам этого форума.
Правда, к этому времени Ксения уже имела две малотиражные книжки, выпущенные издательством «Геликон Плюс». Кроме исторической повести вышла еще и «Вероятность», присутствующая в этом томе. Эти книжки мы даже не продавали, а раздавали в качестве рекламы: вот, читайте и запоминайте новое имя!
И что самое главное, Ксения не переставала писать. За год с небольшим она написала семь (!) «романов», три из которых входят в эту книжку, один украсил собою журнал Бориса Стругацкого «Полдень, XXI век» № 3 и вскоре выйдет отдельным изданием в «Амфоре», а еще три составляют книжку «исторической» прозы, которая, конечно же, совсем не историческая, хотя в деталях Ксюша необыкновенно точна, а скорее фантастико-историческая. Надеюсь, они тоже выйдут отдельной книгой.
И каждую из этих вещей я читал в один присест, с упоением, как и первую.
При этом Ксения успешно училась на экономическом факультете Университета (она пока думать не думает сделать литературу профессией), работала по специальности (сейчас – в журнале «Эксперт Северо-Запада», где появляются ее статьи на экономические темы), а еще сочиняла песни и пела их под гитару.
Когда она это все успевает, спросите у нее.
Все повести Букши отличаются предельно узнаваемым стилем, голосом, интонацией. Писатель, который узнается по одной странице текста, – настоящий писатель.
Теперь пришла пора поговорить о том, что же я увидел в этих текстах и чего, может быть, кто-то не видит.
Сначала о языке. Он легкий, естественный, свободный и простой, но при этом необычайно свежий. Чем достигается эта незатертость, я, честно говоря, не понимаю. Неожиданностью эпитетов и метафор? Возможно. Но они не торчат из текста, никогда не бывают вычурны, они столь же естественны, сколь и необходимы.
