Святослав Рыбас - Генерал Кутепов
А что было до этого крестьянину, казаку, рабочему?
Тоска по утраченной прекрасной родине была близка далеко не всем.
Корнилов намеревался собрать десять тысяч человек и потом начинать активные боевые действия. Однако, несмотря на внешне бесплановые действия большевиков, они окружали Дон со стороны Украины, Царицына и Северного Кавказа, намереваясь сжать кольцо.
В середине января добровольцы оставили Новочеркасск и перешли в Ростов, покинув негостеприимную донскую столицу, где они были в ловушке. Но и в Ростове они не могли долго держаться.
Добровольческая армия была практически обречена, и спасти ее могло снова только чудо. Оставалась надежда на Кубань, где еще не было такого влияния большевиков.
Двадцать шестого января (восьмого февраля по новому стилю) генерал Каледин позвал телеграммой в Новочеркасск Алексеева и Корнилова, чтобы обсудить план дальнейшей борьбы. Они не приехали, послали генерала Лукомского, который вместо помощи, наоборот, потребовал срочно вернуть офицерский батальон. Защищать Новочеркасск становилось некому. Оставалось уповать, на то, что бронзовый Ермак у Атаманского дворца оживет и пойдет оборонять столицу.
Лукомский предложил Каледину переехать на юг, в район низовых крепких станиц и там продолжать борьбу. Каледин заявил, что не оставит города, ибо атаману недопустимо бежать, — лучше погибнуть.
Двадцать восьмого января (десятого февраля) Корнилов послал Каледину телеграмму, что более оставаться на Дону гибельно и что добровольцы уходят на Кубань.
Каледин свое обещание выполнил. Этот храбрый генерал, герой Брусиловского наступления, собрал последнее заседание правительства и, сообщив, что фронт защищают всего 147 офицеров, юнкеров и гимназистов, сказал на прощание:
— Положение наше безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но и настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития; предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки. Свои полномочия войскового атамана я с себя слагаю.
Начались дебаты, он их оборвал:
— Господа, короче говорите. Время не ждет. Ведь от болтовни Россия погибла!
Дотом он вышел в комнату рядом со своим кабинетом, снял китель, Георгиевский крест, лег на кушетку и выстрелил себе в сердце.
Каледин выбрал свой последний путь.
Между тем положение добровольцев в Ростове с каждым часом становилось все тяжелее. Неожиданным ударом со стороны Ставрополя большевистский отряд пехоты с артиллерией занял Батайск и начал обстреливать Ростов из пушек. На Таганрогском направлении добровольцы под напором Сиверса отступили почти до Ростова, не помогли ни доблесть, ни выучка. И наконец, в самом предместье Ростова Темернике рабочие начали обстреливать вокзал.
Занавес опускался.
Уходить зимой, без запасов, полуодетыми — в никуда?
А оставаться — наверняка погибнуть в неравном бою.
В России было четыреста тысяч офицеров, уходило из Ростова около четырех тысяч.
К вечеру покидают город. Идут в молчании.
Мороз, сухой снег. Каждый переживает про себя и, может быть, еще до конца не верит, что это происходит с ним. Тянется обоз, подводы с чемоданами, узлами, ящиками. Вывозят винтовки, снаряды, патроны, консервы, чай, сахар. Пятьсот комплектов белья, восемь тысяч банок консервов…
Арьергард из восьмидесяти человек ждет, когда все пройдут.
В городе стреляют.
Впереди колонны идет Корнилов. Он в коротком полушубке с генеральскими погонами. Отказывается от лошади.
Вышли к Аксайской станице. Казаки не хотят давать ночлега офицерам, боятся. Что же, усмирять?
Казаков нельзя было обижать и притеснять, на них была вся надежда в будущем. Да и свои это были, как воевать со своими? Еще трудно было к этому привыкнуть.
За Аксайской — станица Ольгинская. Здесь стояли два дня, дожидались отставших. Офицерский полк — генерал Марков, Корниловский — полковник Неженцев, партизанский — генерал Богаевский.
В Офицерском полку — три роты по 250 человек. 3-й ротой командует полковник Кутепов.
У него как будто повторяется молодость, начало службы. Иди впереди и гибни.
Да что там… Вот генерал Деникин — потерял теплое пальто в Батайске, в худых сапогах, кашляет от простуды.
Надежда — на Корнилова. Он выведет!
Нищая жалкая армия вышла из Ольгинской. Провожать ее высыпала вся станица. Стоял весенний голубой день, сияло солнце. Никакой бедой не пахло. Казаки с семьями, улыбаясь, смотрели на тянущуюся по улице пехоту.
— Ну что, станичники, не хотите нам помогать: — готовьте пироги и хлеб-соль большевикам и немцам, — язвительно заметил казачий генерал Богаевский.
— Скоро будут к вам дорогие гости!
— На всех хватит, — ответил пожилой бородатый казак, и вся его семья засмеялась.
Дальше пролег путь на Хомутовскую, Мечетинскую, Егорлыцкую. За Егорлыцкой начиналась Ставропольская губерния, где еще нет советской власти, но есть ушедшая с Кавказского фронта 39-я пехотная дивизия, большевики, местные советы, местный сепаратизм. Впереди — Екатеринодар. Надо спешить, чтобы прорваться туда, опередить противника.
В нескольких верстах за Лежанкой железная дорога, занятая частями 39-й дивизии. Надо ждать боя.
Но к Корнилову в Егорлыцкую прибыла депутация, обещала от имени всех жителей пропустить добровольцев. И слава Богу, что так.
Ясное, чуть морозное утро. Тянется по степи колонна. Впереди Офицерский полк. Во главе широко шагает, опираясь на палку, помощник командира полка полковник Николай Степанович Тимановский: Он гимназистом шестого класса ушел добровольцем на японскую войну, был тяжело ранен, награжден двумя Георгиевскими крестами. Впереди у него очередное ранение, о котором он меланхолически скажет в первую же минуту: "Восемнадцатая дырка", впереди командование Офицерской имени генерала Маркова дивизией и смерть от тифа. А пока он посасывает свою неизменную трубку и идет, несмотря на то, что каждый шаг отдается болью в раненом позвоночнике.
Одну из рот ведет Кутепов.
Первый бой добровольцев! Офицеры шли спокойно, не ложась, прямо на Лежанку. Село опоясано окопами. Речка, мост, у церкви стоит батарея и бьет вдоль дороги. Офицерские роты идут в полный рост, и блестят штыки. Огонь все чаще. Уперлись в реку, залегли. Корниловский полк пошел прямо по пахоте вправо, в обход. Партизанский — влево. Прямо на дороге юнкера полковника Миончинского установили два орудия и начали стрелять. В атаке — заминка. Сколько ждать?
Кутепов лежит на оттаявшей липкой земле и вот приказывает своей роте:
