Александр Волков - Опасная профессия
— Феликс, что там сигналят флажками?
— Счастливого плавания!
— Это кому?
— Мне! — в ответе я не сомневался, капитан не скажет «коллективу корабля» (смешно, между прочим, звучит) или кораблю, он всегда идентифицирует корабль с собой.
— Так Феликс, значит, ты это. То, что плавает?!
И опять хохот по кораблю. Тут уже я спросил, почему они — экипаж, начальники застав, которых развозим, хохочут? Феликс ответил, что он специально включил трансляцию нашего трепа по всему кораблю, чтобы народ не скучал. По просьбе ребят рассказать новые московские анекдоты начали трепаться во всю силу. Я в то время как раз анекдоты собирал, записывал их, к чему меня побудила случайно попавшая в руки книжка последних годов 19 века, поэтому не одни сутки подряд мог рассказывать байки, не повторяясь.
Утром следующего дня проснулся с каким-то непонятным чувством дискомфорта. Спал, между прочим, в авоське или, может, гамаке, приделанном к внутренней боковой стенке корабля. Дискомфорт явно возникал оттого, что-то ноги мои задирались много выше головы, то я оказывался в своей авоське почти стоя. Килевая качка. Да еще и с боку на бок валяло. Поднялся поскорее, но стены вокруг меня тоже упражнялись в изобретении оригинальных поз, словно пытаясь выйти из трехмерного пространства в четырехмерное или даже пяти — черт их знает, но от этого здорово мутило, ну, и вчерашний спиртик, враг «унутренний», видимо, тому способствовал. Захотелось на воздух. Около трапа меня остановили матросы и ловко облачили в очень удобную и теплую куртку, штормовкой она, кажется, называется, упаковали аж с головой. Это оказалось совсем не лишним: к моему удивлению, в противоположность вчерашнему вечеру сегодня шел снег, дул сильный ветер, а кораблик наш, как попало, швыряли здоровенные волны. Шторм с метелью. И на палубе меня продолжало мутить. Я вспомнил вычитанный где-то рецепт спасения в такой ситуации: встать посредине корабля и переваливаться с ноги на ногу, делая вид, будто это ты раскачиваешь корабль. Попробовал — просто замечательно, муть сразу прошла. Стою, качаю. Качаю и качаю. Через некоторое время мысль: и сколько так трудиться? До вечера, когда придем в порт?
Родилась другая идея: клин вышибать клином. Где больше всего качает? На носу, туда и пойдем. Хватаясь за накрытые брезентом ракетные установки, добрался до корабельного носа. Ухватился за флагшток — стою. Меня поднимает выше, выше, И я уже смотрю в небо. Потом пол начинает уходить из-под ног, вместе с ним и я, кажется, бесконечно проваливаюсь в бездну. А надо мной грозно вырастает очередная волна — выше, выше, уже метра три на до мной, а потом рушится на корабль, обдавая меня брызгами.
Упорно стою, вцепившись во флагшток, хотя уже слышу сквозь вой ветра чью-то крепкую ругань, явно в мой адрес. Стою. Вдруг кто-то хватает меня за шиворот куртки, и я поднимаюсь в воздух. Лечу по нему и попадаю явно в медвежьи лапы, но не задерживаюсь в них, а снова поднимаюсь в воздух, и снова кто-то подхватывает меня и немедленно отправляет дальше. Но все же явно пока не за борт, поэтому спокойно путешествую этим способом, который мне даже нравится. Буквально минута — я не успел еще насладиться новым для меня способом передвижения — и уже стою пред светлы очи и торчащие почему-то чуть вперед усы капитана на его мостике.
— Ты утопиться решил, да? Жить надоело?
— Нет, просто вышибаю клин клином, надоело раскачивать корабль!
— Ты знаешь, что в старые времена было едва ли не самым страшным наказанием для моряка? Его сажали в ящик для красок на носу, и через 20 минут выносили оттуда полутруп!
— Извини, но в ящик для красок я не залезал!
— Тебя бы и без ящика умотало!
— Извини опять же, но все наоборот: муть от твоего вчерашнего неразведенного совершенно прошла!
Феликс махнул рукой, а я взглянул на палубу, пытаясь понять принцип так понравившегося мне перемещения в пространстве. Оказалось, это 12 ребят группы захвата, в куртках, придающих им непотопляемость, и с кортиками на боку, выстроились в линейку, ведущую с носа корабля на мостик. Феликс все порывался продемонстрировать мне их работу на примере захвата какого-нибудь иностранного судна, в частности, норвежского, под предлогом досмотра, но я спросил его, чем он может за это поплатиться, и он ответил, что, возможно, лишением звания. Ну, и видите: я невольно спас его от этой неприятности.
Мне, кстати, становилось все понятнее, почему мы оказались такими желанными и полезными гостями на этом корабле, да и не только на нем. Особенно после очередного любопытного эпизода.
Ходила легенда, что Школьник красивее всех на Тихом океане швартуется к пирсу. Мы входили в бухточку, и в очередной раз он демонстрировал свое мастерство. Уже раньше я видел, как это делается. Корабль идет к берегу на большой скорости, носом к нему. Потом следует команда «задний ход» одной машине, какая другой — не помню, но корабль вдруг резко тормозит, поворачивается боком к берегу, и, вот уже стоит, слегка покачиваясь, у пирса буквально в сантиметрах от него, но не касаясь его стенки. Однако на сей раз мы швартовались к одному из двух сейнеров, стоявших рядком у причала. Идем прямо как на таран крайнего суденышка, команда «задний ход», но что-то происходит, не срабатывает, и мы своим бортом, но с большой силой ударяем по борту сейнера. От этого борт задирается вверх, и судно становится как бы на ребро, на противоположный борт, почти под прямым углом к воде. Из-за его кабины выскакивает женщина в фуфайке и поливает наш мостик, Феликса и меня, не только матом, но еще и мощной струей из шланга, с помощью которого, видимо, мыла палубу. Это на ветру-то и холоде!
Через минуту на мостик прибегает механик корабля и показывает деталь, кажется, иглу жиклера, в которой образовалась трещина — заводской брак — потому, мол, и не сработала одна машина. Механик рассказывал мне, что спит на койке прямо у переборки, отделяющей его кабину от машинного отделения. Пока машина грохочет, спит спокойно, как только двигатель замолкает, он просыпается и бежит наводить порядок. И любимая песня у него — «Так и живешь, и ждешь тишины».
И тут же с сейнера на наш кораблик прыгает начальник заставы, кажется, капитан, протягивает мне руку, но вместо «здравствуй» или чего-то иного ожидаемого говорит:
— На лося пойдем?
— А сколько на это надо времени?
— Дня три!
— Не можем!
— Тогда на кабана!
— А на него сколько?
— Это часы, сегодня же и управимся! Вместе с жарехой.
— Не можем, друг! У капитана — график. Нас же и Донсков уже, наверное, ждет!
— Ну, что для вас сделать-то?
— Подарите краба, целого, не разделанного!
