Юрий Аракчеев - В поисках апполона.
Он внезапно выпрямился, взмахнул своей могучей рукой, в которой крепко держал белый кисейный сачок диаметром по крайней мере в полметра, насаженный на палку не менее двух метров длиной, и я увидел, что первый же встреченный нами Аполлониус исчез в бездонной кисее. Крепс спокойно остановился, вытащил из боковой сумки бумажный пакетик, развернул его, потом достал из сачка великолепную бабочку, казавшуюся совсем маленькой в его бурой обветренной ручище, сжал, очевидно, мохнатое тельце так, что «дух» Аполлониуса тотчас рассеялся в безоблачном небе, аккуратно уложил трупик в пакет, пакет убрал в коробочку, коробочку — в сумку и огляделся в поисках новых жертв. Негодование мое, естественно, достигло предела, но в то же самое время рос во мне неудержимый интерес к странному этому человеку. Откуда он взялся такой? Явное противоречие было во всем его облике и в том, что он говорил, и в поступках его, и в реакции на мои слова… И в конце-то концов разве имею я какое-то право…
— Роман Янович, — начал я, — а вы… ваша профессия… Вы тоже энтомолог?
Гигант вздохнул, с каким-то оттенком печали посмотрел на меня, потом повернулся, зашагал дальше в гору и наконец сказал:
— Нет, я по специальности химик. Сейчас на пенсию вышел. А вообще — химия… А до этого лесоводом был. Так уж судьба сложилась, что… О-опп!
Он опять махнул сачком, но промазал и тотчас, оправдываясь, оглянулся на меня:
— Далеко летел. Ничего не сделаешь. Тут круто, можно было сорваться. Но ничего, мы дальше. Дальше больше будет. Видите, здесь есть еще Аполлониусы, а там уже нет. Они постепенно выводятся. Сначала там, а теперь здесь, как я вам говорил.
«Ну-ну, — подумал я, — посмотрим. Если так дальше пойдет, то и здесь вы всех переловите».
Мы выбрались из чащи кустарников и арчи и стояли на открытом склоне с высокой — до пояса и выше — травой. В отличие от Склона Максимова здесь было меньше соцветий дикого лука, но зато произрастали какие-то высокие злаки, похожие на рожь, уже созревшие и высохшие добела, и этот участок склона напоминал русское поле, только с довольно ощутимым наклоном. Удивительно красивым. И видно было вдалеке и чуть внизу Склон Максимова, а с другой стороны на горизонте вздымались в дымке снежные пики. Летало очень много боярышниц, а кое-где по склону, кажется, планировали и Аполлониусы, хотя сейчас мне не хотелось, чтобы они приближались к нам. Впереди и выше «рожь» кончалась, там начиналось очень соблазнительное разнотравье, и громоздились живописные камни, и кое-где густо зеленели деревца арчи, сквозила легкая желтоватая пена ферулы. Моя досада почти совсем улеглась, и хотя я по-прежнему вздыхал о Дремучей Поляне, мне все больше и больше нравился этот склон.
Крепс опять зашагал вперед, медленно, но неутомимо.
— Там знаете, почему Аполлониусов не стало, где мы с вами встретились? Дождь побил. Возможно, даже град был вчера. А здесь заросли гуще, было, где спрятаться. И много новых вывелось прямо сегодня, я же сказал вам, что здесь они бывают позже.
— А у сына вашего с чего началось увлечение бабочками? — спросил я.
— В школе еще. Классе в восьмом. Нашел на чердаке коробки с бабочками, которых я в юности собирал. Заинтересовался. Я поддерживал интерес. Ну потом биофак. А сейчас… Сейчас он по парусникам самый большой специалист у нас, знаете?
Он остановился и с гордостью посмотрел на меня.
— Да я ведь его даже в книге своей цитировал, — сказал я. — Он в Ереване на совещании доклад делал, мне очень понравилось. Это он первый призвал нас не только охранять бабочек, но и разводить, верно?
Лицо Крепса прямо на глазах просветлело. Но он ничего не сказал, повернулся и зашагал опять. Однако я, кажется, чуть ли не кожей ощущал, как от его большой грузной фигуры веет теперь на меня доброжелательством.
— Смотрите, какой красивый цветок, — сказал он вдруг, остановившись и поджидая меня. — Это эспарцет, он здесь такой крупный. Сфотографируйте, вам понравится. А вон гусеницы, смотрите. Будете фотографировать? Кольчатый коконопряд. Аполлониусов много будет здесь, я вам обещаю. А повыше, может быть, и Мнемозин встретим.
10.Он оказался прав. Не прошло и получаса после нашей коротенькой остановки на краю поля «ржи», как мы очутились в таком волшебном месте, что воспоминания о первом посещении Склона Максимова были вытеснены мощным потоком новых впечатлений. Я-то думал, что сильнее того, что я уже испытал вместе с Игорем, просто не может быть. Но оказалось, может. Наверное, затронут был какой-то новый пласт моего подсознания. Я опять чувствовал себя на седьмом небе от счастья, хотя гидом моим был на этот раз не Игорь Максимов, мой брат по духу, а человек принципиально иной. Но от этого казалось еще интереснее.
Во-первых, Аполлониусов здесь было значительно больше, чем на Склоне Максимова. Если там одновременно можно было увидеть самое большее двух-трех, то здесь они планировали десятками. Это множество редких, уникальных, исчезающих во всем мире бабочек производило впечатление настоящего чуда. Я вспоминал любимые с детства, полные романтики рассказы Джека Лондона, и в частности о золотоискателях. Те, которые повествовали о людях, странствовавших в поисках драгоценного металла, так, будто не богатства материального искали они, а чего-то другого, то есть именно Чуда! Оттого-то так близки рассказы Джека Лондона многим, что главное в них не жажда наживы, не поиски золота.
И вот у меня теперь при виде такого множества Аполлониусов — тех самых бабочек, о которых я столько мечтал и никак не мог отыскать, — было такое чувство, будто я после долгих, мучительных и бесплодных исканий и странствий вдруг попал в долину, где огромные золотые самородки десятками лежат под ногами.
Да, я не предал свою Мечту. По крайней мере я верил в это. Сам нашел путь, хотя и с помощью добрых людей — Максимова, а теперь вот и Крепса. Дело, конечно, не в бабочках. Ведь все начинается с малого. И главное тут — честность перед самим собой…
Каждый, кто не предал свою мечту, кто получал хоть раз такую награду, поймет меня. И я опять стоял как счастливый мальчик на бурно цветущем склоне, смотрел на прекрасных бабочек, которые летали вокруг. И хотя не мог не обращать внимания на высокого грузного человека, который размахивал огромным ловчим сачком, а потом запихивал божественных Аполлониусов, лишенных жизни, в сумку, но понимал: их здесь и на самом деле много, очень много, всех он, конечно, не переловит. А к тому же он наверняка бывал здесь и раньше, а Аполлониусы, несмотря на это, вот же, летают. И много.
Но это во-первых. А во-вторых, склон этот был просто великолепен сам по себе, даже без Аполлониусов. Все продолжалась линия по восходящей: сначала, на пути к Склону Максимова, я ощутил себя словно в раю, но это оказалось только Преддверием к высшей благодати Поляны. Теперь получалось, что даже великолепие Склона Максимова не было пределом. Потому что этот склон — я тотчас окрестил его «Эльдорадо» — оказался богаче. По той Поляне шла довольно утоптанная тропа, которой пользовались туристы и пастухи, там пасли скот. Здесь тропка была еле заметной, и, как повторил Крепс и как оно, вероятно, и было, этой тропой пользовались кабаны и Роман Янович с сыном, а скот здесь не пасли, потому и сохранил «Эльдорадо» первозданную прелесть.
