Василий Ардаматский - Две дороги
— А теперь я все-таки перешел на коммерцию — это дело спокойнее и вернее, — состою коммерческим агентом у князя Ливена.
— Что, теперь в коммерцию кинулись и князья? — насмешливо спросил Дружиловский, лихорадочно обдумывая, что же сейчас предпринять: княжеская чета Ливен сама шла ему в руки.
— Князь занимается политикой, а политики без денег не бывает, — ответил Швейцер. — Но князь живет по-царски, а мне только крошки с его стола.
— Ну а пока у вас наступят лучшие времена, я приглашаю вас в кафе... — он взял Швейцера под руку, и они завернули в кафе, возле которого стояли.
Дружиловский заказал кофе с коньяком, и они уселись у окна, где на виду была вся улица. Кафе было маленькое, на три столика, и в этот дневной час здесь никого не было.
— А чем промышляете вы? — пригубив коньяк, спросил Швейцер.
— Представьте себе, тоже коммерцией, — ответил Дружиловский, поглаживая усики. — Только посолиднее вашей.
— Может, меня возьмете в свое дело? — спросил Швейцер не то серьезно, не то шутя. — Что-то мне кажется, князья — товар очень ненадежный.
— Об этом можно подумать, — солидно ответил Дружиловский и стал расспрашивать об общих знакомых из контрразведки Юденича.
Через час он уже докладывал майору Братковскому о своей неожиданной встрече.
Польской разведке было известно, что русский делец Бахметьев, живущий в Америке, установил в Польше контакт с княжеской четой Ливен и через них начал вербовку русских офицеров. Но было непонятно, для какой цели их вербуют. Недавно выяснилось, что людьми Ливена в Риге зафрахтован пароход «Саратов», на котором русских офицеров собираются куда-то увезти. Куда?
Дружиловский совершенно неожиданно и для себя, и для дефензивы приблизился к этой тайне. Времени на обстоятельную обработку Швейцера не было, и Братковский приказал действовать напролом.
Через два дня Дружиловский встретился со Швейцером и прямо спросил, не сможет ли он за хорошие деньги достать, хотя бы в копии, переписку князя Ливена с Бахметьевым.
Швейцер нисколько не удивился и уже на другой день сообщил, что копии писем у него. Как рекламный образчик он дал Дружиловскому выдержку из одного письма Бахметьева, в котором говорилось: «Всяк в России или возле нее, если он собирается не болтать, а действовать, может рассчитывать на материальную помощь из Америки...» Это было именно то, что нужно...
За всю переписку, но без предварительного с ней ознакомления, Швейцер потребовал тридцать тысяч польских марок.
Целую неделю Дружиловский, по указаниям Братковского, торговался со Швейцером о сумме и требовал ознакомления с письмами до окончания сделки. Швейцер не соглашался — не зная покупателей, он не может быть столь доверчивым. Дружиловский не имел права назвать покупателя и по инструкции Братковского говорил, что речь идет об одном богатом польском аристократе, который в частном порядке занимается созданием фонда борьбы с большевиками.
— Давайте сюда вашего аристократа и будем говорить в открытую, — отвечал Швейцер.
В конце концов, переписка была куплена вслепую за десять тысяч. Всего было приобретено шесть писем, три — Бахметьева и три — Ливена. Из них можно было узнать только то, что в Америке в распоряжении Бахметьева на дело «спасения России от большевиков» есть какие-то солидные суммы, которые он, однако, не спешил отдавать кому попало. Судя по всему, он не очень доверял и князю.
В присутствии Дружиловского эти письма прочитали майор Братковский и полковник Матушевский.
— Лучше бы вы эти деньги присвоили себе, как те, в Риге, по крайней мере, можно было утешиться, что кому-то из нас они пригодились, — сказал Матушевский Дружиловскому, прочитав письма.
Бледное лицо Братковского, как всегда, ничего не выражало. Он сложил письма в папку и, спрятав ее в стол, сказал примирительно:
— Информация, конечно, тех денег не стоит, но следует отметить быстрый выход на нужную цель.
Однажды утром Дружиловский в прескверном настроении сидел в кондитерской «Опера», расположенной напротив оперного театра. Здесь обычно кейфовала актерская братия, и он с завистью наблюдал эту веселую, беспечную публику... Но сейчас было еще рано, и уютный зал, обставленный мягкой мебелью, пустовал. Он пил пахучий черный кофе и смотрел на серую дождливую улицу.
Напротив витрин кафе остановился высокий человек в потрепанном костюме. Серое худое лицо под полями обвисшей шляпы, рубашка грязная, без галстука. Человек сосредоточенно и мрачно рассматривал большой коричневый торт, выставленный на витрине. Дружиловский вдруг узнал его и, не успев как следует сообразить, нужно ли это делать, выбежал на улицу.
— Полковник Степин?
Полковник несколько секунд оторопело смотрел на него, не признавая в стоявшем перед ним щеголеватом господине своего бывшего адъютанта.
— Господи, — сказал он глухим, осевшим голосом, и Дружиловский, ничего не говоря, повел его в кафе.
Сергей Петрович Степин, последний командующий авиацией Юденича, поведал своему бывшему адъютанту грустную, хотя и банальную историю... С момента расформирования армии Юденича он скитается по белу свету и нигде не может устроиться, повсюду русских полковников хоть пруд пруди. Кем только он не работал — грузчиком, каменщиком и даже швейцаром в отеле... Но вот прослышал, будто в Варшаве набирают офицеров в какую-то русскую армию, продал все, что у него было, и приехал сюда. Со вчерашнего дня ничего не ел.
Они перешли в соседний ресторан, Дружиловский накормил своего бывшего шефа до отвала и дал ему до лучших времен пятьдесят марок. У него возникла идея использовать Степина. Они вместе будут ходить по местам, где русские собирают своих офицеров, и Дружиловский получит нужную полякам информацию из первых рук. Полковник вопросов не задавал, он был готов на все.
Борис Савинков принял их в дешевом отеле «Люкс» на узкой варшавской улочке. В комнате — железная кровать с облупленными никелированными шишечками, столик с кувшином и тазом для мытья, и в углу — кособокий шкаф. За ломберным столом сидел, склонясь над бумагами, Савинков. Он поднял на них внимательные глаза.
— Что вам угодно, господа?
— Мы русские офицеры, — ответил Дружиловский и, показав на пришедшего с ним, добавил: — Полковник Степин.
— Расскажите коротко о себе, — сухо сказал Савинков и прикрыл глаза, приготовившись слушать.
Степин начал рассказывать свою жизнь с конца, и как только сказал, что он командовал авиацией у Юденича, Савинков резко поднял руку и заговорил отрывисто и гортанно:
