Александр Пузиков - Золя
Посещение Гонкура было последним напоминанием о днях былой мирной жизни, когда творчество заслоняло все другие события: 2 сентября разразилась седанская катастрофа. Незадачливый император, всеми презираемый Баденге подписал капитуляцию и сдался в плен пруссакам. 4 сентября была провозглашена республика и образовано правительство национальной обороны во главе с генералом Трошю. Начинались самые тяжелые для Франции дни. Золя еще раньше был освобожден от военной службы, как сын вдовы. Теперь же, когда он решил вступить в Национальную гвардию, выяснилось, что с такой, как у него, близорукостью воевать нельзя. Ему отказали.
Последнее время Габриэль чувствует себя не совсем хорошо. Первая узнала об этом мать. Пришлось обратиться к врачам, и те посоветовали юг. Им и дела нет, что идет война, что пруссаки рвутся к Парижу. Впрочем, сам Золя объясняет недомогания Габриэль тяжелыми переживаниями последних дней. Он так и написал Гонкуру: «Жена столь напугана, что я считаю нужным держать ее вдали от событий. Я ее сопровождаю. Если смогу возвратиться через несколько дней, тогда снова примусь за свою почту. Какая ужасная вещь война!».
Золя думал, что поездка на юг займет всего несколько дней, но вышло по-другому. Париж оказался в кольце, связь с ним почти прервалась, правительство переехало в Бордо.
7 сентября Золя с женой и матерью отправился в Марсель. Не мог он оставить и своего любимца — пса Бертрана. Переезд был тяжелым. Многие парижане в эти дни покидали столицу, пробираясь на юг. Поезда шли медленно, нарушая расписание. Вагоны были набиты до отказа. Измученные и подавленные, прибыли они в Марсель, не зная, что ждет их в этом шумном портовом городе. Но Марсель улыбался, представляя собой полный контраст смятенному Парижу. Он был многолюднее, чем обычно, и жизнь в нем продолжала идти своим чередом. На мгновение могло показаться, что город не разделяет тягот, выпавших на долю Франции, ничего не знает и не ведает о войне и проигранных сражениях. Но это только казалось. Отзвуки войны донеслись и сюда. По улицам, как в первые дни войны в Париже, проходило много военных. В некоторых зданиях на скорую руку устроили лазареты для раненых, местные газеты быта заполнены самыми разноречивыми сообщениями о положениях на фронтах. Но настроение у марсельцев было хорошее. Через неделю Золя вполне освоился с новым своим положением, и его буквально распирало от всяких идей. Так когда-то и его отец в этом же самом городе и в том же приблизительно возрасте забрасывал муниципальные власти самыми неожиданными смелыми проектами. Скоро из всех многочисленных планов явственно обозначился один, главный. Раз уж война оторвала его от творчества, от размеренного писательского труда, то не стоит ли использовать свой богатый журналистский опыт и основать здесь газету? Мысль эта зрела у Золя быстро, и 19 сентября он уже делился своим проектом с Мариусом Ру, находившимся в это время в Эксе: «Без тебя я не осмеливаюсь пуститься в подобную авантюру. С тобой я верю в возможность успеха».
Мариус Ру был взращен тем же солнцем Прованса, что и Золя. Он тут же откликнулся на предложение, и газета «Марсейез» начала выходить. В этой газете, в сущности, два сотрудника — Золя и Ру. Попытка разыскать в Париже Алексиса, который мог бы сообщать последние столичные новости, окончилась неудачей. Письмо, посланное в осажденный Париж, затерялось, и ответа не последовало. Источников информации у Золя и Ру оказалось еще меньше, чем у других газет. Не очень краснея за сомнительные «новости», неточность которых обнаруживалась на следующий день, друзья несколько недель героически боролись за существование газеты. Однако они вскоре поняли, что их затея провалилась. Читатели не подписывались на газету и не покупали ее.
Еще не ликвидированы все дела, связанные с основанием газеты, а у Золя готов новый план: почему бы ему не стать супрефектом города Экса, где так популярен был его отец и где один из бульваров носит имя Франсуа Золя? Предварительные переговоры на этот счет дали положительные результаты. Но вот беда — должность супрефекта пока занята. Смелый проект требует сложных маневров. Золя переезжает в Бордо, где обосновалось временное французское правительство, разрабатывает во всех деталях план действий и направляет письмо Мариусу Ру, в котором до мельчайших подробностей расписано, как тот должен вести себя во всем этом деле. Войдя в роль заговорщика, Золя просит Ру отвечать ему своеобразным шифром: «Если ответ будет отрицательным, то телеграфировать: «В Бордо ли Гамбетта?» — если положительный, то содержание телеграммы должно гласить: «Говорят о победе собери справки».
Идея стать супрефектом Экса оказалась построенной на песке, так же как и идея основать газету. Проходит еще десять дней, и мы узнаем из нового письма к М. Ру, что Золя решает бросить якорь в Бордо в качестве частного секретаря члена временного правительства Гле-Бизуэна. Честно говоря, должность эта не шла ни в какое сравнение с должностью супрефекта или положением редактора — основателя газеты, но ждать дальше было нельзя. Деньги кончились, на дворе стояла зима, на редкость холодная, продукты дорожали. Надо считать, что ему еще повезло. Здесь, у Гле-Бизуэна, он не только при деле, но и в центре событий. Это дает ему возможность собирать интереснейший материал для будущих книг. И как ни тяжело отказаться от честолюбивых помыслов, Золя быстро смиряется со своим положением и даже делает вид, что из всех затруднений вышел победителем: «Мне обещана префектура…» «Моя кампания в провинции будет превосходна». Это из писем к Валабрегу и Алексису. Но с Мариусом Ру он более откровенен: «Заботы неумолимы, и, наконец, я выскочу из этой дыры и нам не будет так плохо, нам и собаке». Жена и мать, наконец, переехали в Бордо, и тут сразу же обнаружились изъяны в семейном бюджете. Вернуться в Париж становится новой навязчивой идеей Золя. 26 января правительство Трошю заключило предварительный (прелиминарный) договор с Бисмарком. Появилась реальная надежда на возвращение в столицу. Теперь самое время разузнать, что же творится дома, на улице Кондамин. И вот в два адреса (на всякий случай) посланы письма Полю Алексису, о котором, наконец, дошли вести. Своего верного друга, ныне капрала Национальной гвардии, Золя просит посмотреть, все ли на месте в покинутой им квартире. Письмо еще не дошло до Алексиса, а Золя уже получил неутешительное известие. Эдуард Мане уведомил его, что дом на улице Кондамин реквизирован. Это удар в самое сердце. Золя уже видел себя вернувшимся к нормальной жизни, в насиженное гнездо, где остались рукописи, заметки, бездна всяких материалов, предназначенных для «Ругон-Маккаров». И вот неожиданное и оскорбляющее его писательское, да и гражданское достоинство сообщение.
