Татьяна Свичкарь - Дело человеческое
— Двустороннее воспаление легких. Тяжёлое.
Лекарства он привёз сам. Из табуретки и лыжной палки в несколько секунд соорудил капельницу.
Доктор наша только ахала, слушая хруст ампул, щурясь, читая названия на них, пустых уже, бросаемых в лоток.
— Боже, какой он смелый!..
Эти несколько дней сейчас слились в памяти. Мы просто ловили каждый Аськин вздох.
Едва ей стало лучше, Олег отвёз её в свою хирургию, где сделали снимок, взяли кровь и подтвердили: и диагноз, и тяжесть болезни.
И по сегодняшний день я уверена, что в больнице нашей, и даже в областной — положительный исход не был бы настолько предрешён, возьмись за Аську — другой доктор. Что жизнью своей дочка обязана Олегу Никифорову.
Только он, по дороге в больницу — едем брать кровь, мог остановить машину у аптеки и купить дорогой ингалятор.
В руки нам — коробку.
— Пользуйтесь. Потом, если мне надо будет (чтобы приняли подарок) — я у вас его возьму… Благодаря такому прибору — мои сыновья не стали хрониками.
Удивительная, бесконечная доброта в нём так же удивительно маскировалась — сдержанностью. Никогда не нежничал, не сюсюкал, завоёвывая восторг и любовь пациентов другим: быстротой исцеления.
В последние месяцы у нас часто отключают свет. Мы неизбалованы: переползали через сугробы во время снежных заносов, скупили плитки, когда был Большой Прорыв, и город в двадцатиградусный мороз остался без тепла, а уж свет…
Но одно дело, когда ты печатаешь на компьютере, и вдруг… твою маму, ёшкин кот… экран меркнет…
Вспомнишь ты, вспомнят твои коллеги — даже те нехорошие слова, которые знали, да подзабыли.
Но когда твоему выползающему с того света ребёнку должны поставить очередную капельницу, а электрики чего-то там мудрят…
Ожидая с минуты на минуты доктора, я сломя голову бегу в хозяйственный магазин за свечкой. Возвращаюсь, на улице — вселенская тьма, дома — она же, лишь в комнате, где лежит Аська, — пятно света. Держа в одной руке фонарик, в другой гибкую трубку с иглой на конце, Олег прижимает к уху сотовый и уже кого-то консультирует по телефону:
— Да… через четверть часа освобожусь. Я тут… добрый доктор Айболит… детишек лечу… Что? Послушай, если так — лучше в больницу. Такой маленький ребёнок, такая температура! Проверишь, успокоишься, и тогда…
Это слово — спокойствие, и было доминантой в отношениях с Олегом Никифоровым.
Он приходил в очередной смятенный дом, где навстречу — полные страха глаза — что? Очень плохо?
И тревога, если не уходила совсем, то отступала, уступала его уверенности и тому спокойствию, которое он дарил вам одним своим присутствием.
Сам он позже признавался, что испытывает это чувство очень редко. Но его пациенты…
Они уверялись сразу в том, что всё будет сделано наилучшим образом, единственно верно, что ничего не будет упущено.
Все наши встречи — из разряда «не дай Бог». Когда болезнь нетяжела и привычна, мы так же привычно справляемся с лечением сами.
Но если есть угроза… И поэтому первый его отклик по телефону, раньше даже приветствия:
— Что случилось?
И в тот же день: раньше — после работы, или позже, совсем в ночь — если задержали операции, он появляется:
— Прошу прощения, мне оставили нынче все аппендициты…
Привычно ли ему это настолько, что уже не посещает мысль — вот, ещё несколько жизней продлятся благодаря ему? И будут у людей «завтра», и «послезавтра», и двадцать лет спустя.
Это уже вроде бы никому не в чудо. И всё-таки это — чудо. Чудо, сотворенное Врачом и Человеком.
