Ханс Киллиан - В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943
Переходя из одной комнаты в другую, от одной болезни к другой, от одного лица к другому, каждое из которых отмечено печатью страданий, а некоторые искажены от боли, мы чувствуем, как близко к сердцу принимает это генерал-полковник, насколько он потрясен, видя своих солдат, приносивших ему победы, смертельно раненными и полностью разбитыми. Для каждого он находит добрые слова. Глядя ему в глаза, солдаты чувствуют утешение, верят в то, что они еще не совсем потеряны. Мы прошли через все комнаты, на выходе генерал-полковник спрашивает меня:
– Есть ли еще что-нибудь, профессор? Какая-нибудь просьба?
– Пожалуй, господин генерал-полковник. У меня есть к вам особая просьба, чисто человеческая. – Я указываю на небольшую комнатку. – Там лежит тяжело раненный солдат. Мы точно знаем, что ему уже ничем не поможешь. Слишком тяжелые повреждения легких, диафрагмы и внутренних органов брюшной полости. Но если бы вы, господин генерал, подошли к нему… Я прошу вас.
Генерал становится очень серьезен. Он кивает. Мы ведем его в маленькую полутемную каморку. Молодого солдата зовут Альберт, я помню только его имя.
– Альберт, – обращаюсь я к нему, когда мы подходим к его кровати, к которой прикреплены капельница и дренажная трубка, – тебя пришел навестить господин генерал, наш главнокомандующий. Открой-ка глаза…
Так как Альберт, широко распахнув глаза, хочет подняться прямо в кровати, невзирая на свое беспомощное состояние, генерал-полковник Буш быстро склоняется над ним и, легко взяв за плечи, удерживает на месте.
– Не теперь, мой мальчик, лежи спокойно, – взволнованно звучит его голос. – Я просто хотел навестить тебя и сказать, что ты был очень храбр и что мы тебя никогда не забудем. Ты здесь в надежнейших руках. Хирурги вместе с профессором обязательно поставят тебя на ноги. Обещай мне, что ты будешь помогать им и непременно поправишься. Ты сделаешь это?
Альберт кивает. Его бледное лицо, омраченное предчувствием приближающейся смерти, на какое-то мгновение озаряется улыбкой, но, кажется, он уже за пределами этого мира. Собрав все силы, он тихонько шепчет:
– Слушаюсь, господин… генерал…
Затем веки его опускаются, и в совершенном изнеможении он откидывается обратно на подушки.
Выйдя за дверь, за которой угасает Альберт, юноша, еще не успевший повидать жизнь, генерал-полковник, привыкший отдавать приказы, но, наверное, никогда не сталкивавшийся так близко с теми мучительными, омраченными ожиданием смерти страданиями, которые стоят за этими приказами, хватает меня за руку. На глазах у него выступили слезы. Едва владея голосом, он шепчет:
– Профессор, ведь это ужасно.
Его рука, словно в поисках опоры, крепко держится за мое плечо.
– Профессор, я должен знать, что будет с этим юношей. Неужели действительно не осталось никакой надежды, пусть даже самой малой? Ежедневно информируйте меня о его состоянии, профессор.
Затем по пути он снова повторяет свой вопрос:
– Есть ли у вас еще пожелания, просьбы?
– Да, господин генерал. У меня есть к вам еще одна срочная просьба!
В нескольких словах я обрисовываю положение в Молвостицах, рассказываю, насколько переполнены там все госпитали, замечаю, что нет ни малейшей возможности перевозить раненых в Демянск или в Холм, говорю также, что там давно ждут моей помощи, а все попытки добраться до Демянска по размытым дорогам заканчивались неудачей.
– Пять раз, – сообщаю я, – мы безнадежно застревали либо в грязи, либо в пробках, даже несмотря на то, что нам выдали автомобиль высокой проходимости. Туда можно добраться лишь на самолете. Господин генерал, я напрасно просил главного врача выделить мне самолет. Связной отряд, обычно всегда готовый помочь, тоже отклонил мою срочную просьбу.
Генерал-полковник Буш взволнованно перебивает меня:
– Лейтенант фон Ауэрсвальд!
К нему немедленно подходит адъютант.
– Проследите за тем, чтобы завтра ровно в семь утра на аэродроме в Старой Руссе стоял готовый к вылету самолет. Профессор должен лететь в Молвостицы. Это приказ, Ауэрсвальд!
Аневризма[16]
По-прежнему идет дождь. Ночью поднимается ветер, который переходит в бурю. Утром на небе ни облачка. Похолодало. На лужах появилась первая изморозь.
Густель подвозит меня до аэродрома. Ровно в семь мы на месте, стоим на шоссе и смотрим в небо. Целый час проходит в напрасном ожидании. Вдруг с севера на голубом горизонте появляется крошечная точка. Мы следим за ней не отрываясь. Через пять минут Густель констатирует: «Он!»
И правда, самолет: «Арадо-66». Машина описывает над аэродромом обязательную петлю, затем элегантно приземляется и катится по полосе. К нам подходит пилот, мы приветствуем друг друга крепким рукопожатием. Летчик обсуждает с метеорологом прогноз погоды. Затем я взбираюсь на сиденье позади своего воздушного кучера и пристегиваюсь. Густель, испытывая смешанные чувства, стоит у самолета, на этот раз я не могу взять его с собой. Он протягивает мне мою сумку, инструменты, мы подмигиваем друг другу.
Это открытый самолетик, оживляющий в моей памяти картины Первой мировой войны. Мотор оглушительно ревет, и тут выясняется, что я со своими ста девяносто шестью сантиметрами великоват для «Арадо-66». Голова торчит прямо наружу. Ледяной поток воздуха безудержно хлещет по лицу. Чтобы не обморозиться, приходится втягивать голову в плечи. Однако, несмотря на холодный, пронизывающий ветер, этого полета я никогда не забуду. Машина летит над Старой Руссой на высоте ста пятидесяти метров. Далеко под нами лежит изуродованный бомбами и гранатами город с его разрушенными церквями и монастырями. Ярко сверкают многочисленные русла рек с разбросанными там и сям мостами.
Сначала мы держим курс на Холм. Слева по борту вдали видна широкая река, это Пола. Позади – дельта Ловати и исчезающая в тумане зеркальная гладь озера Ильмень. К югу простирается непроходимый лес со своими болотами, блестящими лужами и убегающими на север ручьями.
Достигнув Холма, знаменитого городка, расположенного в верховьях Ловати, мы берем курс налево в направлении Молвостиц и Демянска. Пилот то и дело окидывает взглядом небо. К счастью, русские истребители не беспокоят нас. Летчик идет на снижение и летит над совершенно размытой дорогой, по которой, преодолевая грязь и жижу, ползут бесконечные колонны. Постоянно попадаются увязшие в трясине грузовики, за которыми выстраиваются нескончаемые очереди машин. Мы пролетаем над ними на стометровой высоте и кружим над небольшим аэродромом, расположенным под Молвостицами.
Пилот идет на посадку, машина приземляется и бежит по полю до полной остановки. Мы спускаемся на землю, как вдруг из кустов навстречу нам выбегают люди. Уже издали они взволнованно кричат: «Убирайтесь немедленно! Сгиньте, если не хотите, чтобы вас прикончил истребитель. Они каждые пять минут налетают».
