Виктор Устьянцев - Автономное плавание
Пока она торопливо прибирала комнату, он молча наблюдал за ней. Она осталась такой же, как и восемь месяцев назад.
- У меня сейчас такая сумасшедшая работа, я так устаю, что дома уже ничего не хочется делать.
- Может быть, нам пообедать в ресторане?
- Нет, я уже купила продукты. Если не съесть, все пропадет, жарища-то вон какая. Холодильник я так и не купила.
- Тогда я пойду принесу чего-нибудь выпить. Как-никак завтра наш праздник.
- Да, я и не поздравила тебя.
- Поздравишь завтра.
Она внимательно посмотрела на него.
- Не забудь купить минеральной воды.
- Хорошо.
- И постарайся побыстрей. У меня уже почти все готово.
Матвей снял со стула тужурку, но Соня сказала:
- Подожди-ка. - Она открыла шкаф и, порывшись в нем, достала рубашку. Это была его клетчатая рубашка, он забыл ее тогда. - Надень.
- Спасибо! - Он вложил в это восклицание особый смысл. Она поняла и, прикрыв глаза, кивнула.
Когда он вернулся, стол был уже накрыт. Сели, как обычно, друг против друга. Как бы между прочим Соня спросила:
- Ты надолго?
- На неделю.
- На парад?
- Да.
Больше она ни о чем не спрашивала. Они говорили о том о сем, старательно избегая говорить о себе.
- У нас, пожалуй, прохладнее.
- Да, лето нынче в Ленинграде необыкновенно жаркое. Я уже успела загореть.
- Ты хорошо выглядишь.
- Это комплимент?
- Это правда.
- Давай я еще положу тебе салата. На корабле вас, наверное, не балуют овощами.
- Не очень.
- Сейчас в овощах больше всего витаминов... Наконец он не выдержал:
- Зачем мы говорим обо всем этом? Ведь нам все равно не уйти от тех вопросов, которые мы не решаемся задать Друг другу.
- Что же, ты прав, - грустно согласилась Соня...
Он проснулся от ее взгляда. Когда повернул голову, Соня закрыла глаза и притворилась спящей. Но он сразу понял, что она не спала. Сколько прошло времени? Было еще светло, значит, прошло часа три-четыре, не больше.
Матвей погладил ее по щеке. Соня сразу открыла глаза и улыбнулась. Она послушно отдавала прикосновению его ласкающей руки свои щеки, шею, грудь. Ее волновали эти прикосновения.
А он ощущал в себе чудовищное спокойствие, и от этого спокойствия ему стало стыдно. Зачем он обманывает и ее и себя? Зачем он вообще здесь?
Он вспомнил о Люсе. Не было ли все это предательством по отношению к ней? Именно предательством, самым низким и грязным. Как он мог забыть о ней? Прошлое оказалось сильнее? Но ведь в прошлом у них с Соней ничего не было, кроме привычки. Впрочем, было. Была благодарность. Искренняя благодарность за ее сочувствие, может быть, даже за ее жалость к нему. Да, она пришла к нему в трудный момент, сочувствие ее было непритворным. Она ни в чем но виновата. Виноват только он. Вероятно, у нее тоже осталась привычка. Она никогда не любила его, ей просто было очень нужно, чтобы с ней кто-то был, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Она на четыре года старше его, ей уже двадцать семь. Женщине в эти годы трудно и почему-то стыдно быть одинокой.
Но как он мог забыть о Люсе? Он сам этого не понимал.
Матвей обвел взглядом комнату. Все здесь привычное, знакомое, но все стало ему чужим. И эта смятая постель, и Соня. У него появилось какое-то чувство опустошенности.
Соня резко отшатнулась. И в тот же момент Матвей встал и начал одеваться.
- Мне надо на корабль, - сказал он.
Она молчала. В сумерках он не видел ее лица, но ощущал на себе ее взгляд.
Когда он уже оделся, Соня позвала:
- Матвей...
Он подошел к кровати.
- Матвей, - Соня, не сдержавшись, громко разрыдалась. Она уткнулась лицом в подушку, тщетно пытаясь заглушить рыдания. Ее голые плечи вздрагивали. Рука Матвея непроизвольно потянулась, чтобы погладить их. Но он боялся сейчас прикасаться к ней, боялся, что в нем снова вспыхнет жалость и не хватит мужества уйти.
- Не надо! Соня, не надо! - повторял он отчужденно и с досадой.
И она вдруг перестала рыдать, села на постели, по-детски вытерла тыльной стороной ладони слезы и грустно спросила:
- Почему так получается? Почему мне так не везет? Ведь я не хуже других. Ну была бы я уродом или просто развратной женщиной, тогда можно было бы еще как-то объяснить. Но ведь я ничем не хуже многих других! Почему же им есть счастье, а ко мне оно не приходит? Скажи, Матвей, почему так получается?
Он растерянно молчал. Ему стало жалко ее. Но он подавил эту жалость и жестко сказал:
- Счастье - не холодильник, который можно выиграть по лотерее. Оно не приходит, его надо взять. Его берут и отстаивают.
- Но как? Как его взять и где его взять?
- Не знаю.
- Эх вы!..
Кого она еще имела в виду, Матвей не понял.
- Ладно, иди. С тобой счастья не вышло. И вижу, что не выйдет. Но я тебе благодарна и за то, что было.
- Ну зачем ты так? - он едва сдерживал раздражение.
- Не сердись, Матвей. Говорю, как умею. Я на тебя не обижаюсь, ты не в чем не виноват. Так уж получилось. А теперь - прощай. Дай я тебя поцелую.
Он подставил губы, она крепко поцеловала.
- Иди.
Она стояла на площадке, запахнув халатик, придерживая его рукой на груди, и смотрела, как Матвей спускается по лестнице.
- Будь счастлив!
Он слышал, как осторожно закрылась дверь и почувствовал щемящую грусть.
15
Люся проснулась от звонка. Она машинально протянула руку и, нащупав будильник, нажала кнопку. Но звонок повторился. Оказывается, это звонил не будильник. Кто-то пришел. "Кто бы мог в такую рань?" - подумала Люся и откинула одеяло. Но тут же снова натянула его на себя, услышав, что по коридору прошаркали чьи-то шаги.
А через минуту в дверь ее комнаты постучалась соседка.
- Люсенька, вы не спите?
- Нет, входите, пожалуйста.
Соседка была в ночной рубашке и тапочках на босу ногу.
- Извините, если разбудила. Вам телеграмма. Я подумала, что она, наверное, срочная, коли так рано принесли.
- Спасибо. - Люся взяла телеграмму и развернула ее. "Капитан покидает судно последним", - прочитала она и улыбнулась.
- Что-нибудь действительно срочное? - спросила соседка.
Люся свернула телеграмму и сунула под подушку.
- Да, срочная. Спасибо.
- Пожалуйста. - Соседка ушла.
"Матвей! Милый мой Матвей, значит, ты тоже думаешь обо мне?" - Люся радостно рассмеялась. Потом достала из-под подушки телеграмму и перечитала ее. Подписи нет. Она и не нужна. Отправлена из Ленинграда вчера, в двадцать три сорок. "Я была уже дома. Странно, однако я в это время тоже думала о нем".
Впрочем, с тех пор, как он ушел в Ленинград, она все время думала о нем.
Это было неудержимо, как обвал. Стоило ей хоть на минуту отвлечься от дел, как сразу наваливались воспоминания. Они, точно ночные бабочки около огня, вились вокруг событий последнего вечера, проведенного вместе. Она помнила каждое сказанное им слово, каждую фразу, слышала его голос, ощущала его взгляд. Когда он вернется? Что она скажет, когда увидит его?
