Иван Поляков - Краснов-Власов.Воспоминания
Попутно я выяснил способ расселения казаков по итальянским деревням, каковой, по моему, нельзя было признать удачным. Обычно, немцы силой выселяли из некоторых деревень большую часть коренного итальянского населения, а затем эти деревни передавали в ведение стана Доманова. В таких случаях, большинство жителей, убегало к партизанам, увеличивая их ряды, а главное, все свое негодование и злобу итальянцы выливали не на немцев, а на казаков, так как их дома занимали казаки. Много способствовали отрицательному и даже враждебному отношению населения к казакам и сами последние, своим поведением, и даже случаями воровства и грабежа.
Высшее начальство, в лице Ген. Доманова, смотрело на это сквозь пальцы, что вело еще к большему разгулу. Причину такого поведения казаков я усматривал также и в их безделье. При моих объездах станиц, я видел здоровых, крепких и иногда далеко не старых казаков, целый день сидящих группами у домов и проводящих время в праздных разговорах. Правда, часть из них входила в, так называемую, внутреннюю охрану станиц. Однако, вооружения на всех далеко не хватало, не говоря уже об обмундировании. Последнее, зачастую, было убогое и жалкое. Я нередко видел на посту, у въезда в станицу, казаков с винтовкой в руках, одетых в военные брюки, а куртка и головной убор были штатские. Или же, вся принадлежность казака к военной службе выражалась только в военной фуражке и винтовке. Едва ли надо доказывать, что такие «воины» никаким авторитетом среди казаков не пользовались. И все же, с этим еще можно было мириться. Но, главным образом, развращало людей и толкало их на совершение проступков, как я уже сказал, — их безделье, чему трудно было найти оправдание. Паек был отличный и, например: хлеба выдавалось 600 грамм в день, в то время, как в Вене мы получали только 150. В такой же пропорции были и остальные продукты.
Между тем, мне стали известны такие факты. Итальянец сегодня посадил картофель. И вот два казака, сидя на заваленке, ведут, примерно, такой разговор: «Слушай Сидор Иванович, наш тальян посадил картофель, хошь, обнесем сегодня ночью?» И ночью они вырывали картофель, делая это отнюдь не из-за голода, а исключительно из-за озорства.
Я уже не говорю о том, что пропажа коров и другого домашнего скота, не были явлением редким. Итальянцы озлоблялись еще больше, уходили в горы и мстили казакам.
Меры, применяемые Домановым в борьбе с этим злом, были далеко недостаточны. Он, я бы сказал, ограничивался полумерами, быть может, опасаясь потерять среди казачества свою популярность доброго вождя, потворствующего процветанию подобных явлений.
Еще большим злом было то, что и среди офицеров находились лица, которые спекулировали и лихорадочно стремились лишь к личному обогащению. Пример начальников, конечно, заражал и ободрял казаков. Они между собой говорили, что коли офицеры берут, то им то уж и Бог простит. Лозунг — все дозволено, находил себе поддержку в упорно ходивших слухах, что за всякое злодеяние можно легко откупиться, даже и у Домнова, лишь бы было, что дать. Насколько это отвечало истине, я не могу утверждать, хотя мне часто в доказательство приводили факты и называли даже имена и фамилии. Достоверно мне известно, что в числе частного имущества Доманова были и автомобили, и лошади, и коровы.
Однако, на ряду с этими отрицательными явлениями, было бы несправедливо обойти молчанием и положительные стороны казачьего стана. Функционировало юнкерское училище и кадетский корпус, предполагалось основать и женский институт. Во всех станицах, с любовью и большим вкусом, были устроены церкви, столовые, читальни, бани, школы, детские сады, околокди, разные мастерские, школа разведчиков, комиссионные магазины и даже лавки. Существовал прекрасный казачий хор и духовой оркестр.
Все это показывало, что была проделана большая и продуманная работа. На каждом шагу я видел неоспоримые доказательства казачьей изворотливости и смекалки, когда за отсутствием материала и нужных средств, применялся разнообразный суррогат, но так искусно, что он с успехом отвечал своему назначению.
Казаки с семьями размещались по квартирам, большинство которых содержалось в относительной чистоте.
Мой объезд станиц продолжался, с небольшими перерывами, дней восемь. Обычно, проезжая недалеко от места, где жил Петр Николаевич, я посещал его. Он иногда давал мне указания, где именно и на что желательно обратить особенное внимание.
Окончив свою задачу, я в условленное время приехал с докладом к Петру Николаевичу, где застал и Ген. Доманова.
Свой доклад я начал с просьбы не сетовать на меня, если я, отмечая плюсы, оттеню также и минусы того, что я видел, считая это необходимым, дабы нарисовать полную картину.
После такого вступления, почти в двухчасовом докладе, я изложил все положительные и отрицательные стороны казачьего стана Доманова. Несколько раз последний, не соглашался со мной, признавая мои выводы ошибочными, что побуждало меня каждое мое положение подкрепить целым рядом фактов, с именами и фамилиями, каковые я собрал и на всякий случай записал.
На вопрос Доманова, как я мог это слышать или узнать, я ответил, что мой штатский костюм позволял мне видеть и слышать часто то, что было бы невозможно, если бы я носил военную форму.
Резюмируя мои наблюдения и впечатления, я сказал: «Не отрицая больших достижений в устройстве казачьей жизни в станицах, я, вместе с тем, утверждаю, что существует еще большое зло, а именно: сытая и праздная жизнь, слабая дисциплина и сознание, что проступки часто остаются безнаказанными, — развращает людей и толкает их на путь преступлений.»
Я видел и чувствовал, что мой доклад не понравился обоим генералам, но по разным причинам. Ген. Краснов переживал сильное огорчение, видимо, впервые услышав что-то новое о жизни в станицах, каковые были его любимым детищем. Ген. Доманов сделался красным, сидел надувшись, вероятно в душе проклиная меня за такой доклад Петру Николаевичу.
Неоспоримо, что на Ген. Краснова доклад произвел весьма тяжелое впечатление. На следующий день его супруга, Лидия Федоровна, просила меня пощадить Петра Николаевича и не делать ему докладов, подобных вчерашнему, после которого он всю ночь не спал. Я обещал ей это и свое слово сдержал. Откровенно говоря, больше всего я винил самого себя. Действительно, не было смысла огорчать Петра Николаевича, открывая ему оборотную сторону медали — жизни казаков в станицах, когда я был уверен, что не сегодня — завтра наступит общая катастрофа.
Поэтому, при первой встрече с Ген. Красновым, я всячески старался смягчить остроту моего доклада и сколько было возможно его успокоить.
