Генрих Айнзидель - Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948
Национальный комитет размещается в относительно целом современном здании с центральным отоплением, водопроводом и прекрасно обставленными комнатами. Этот дом стоит в небольшом лесу, больше похожем на парк, на крутом берегу реки Клязьмы, небольшом притоке Москвы-реки{50}. Это самая дальняя точка, куда сумели продвинуться немецкие войска во время наступления на Москву с северо-запада в декабре 1941 года. Здесь все еще сохранились окопы, а на зданиях видны следы от взрывов ручных гранат.
Сюда из разных лагерей прибыло около сотни офицеров, в том числе много штабных, желающих вступить в наш союз офицеров. Самыми известными из них являются полковник Штейдле, полковник фон Ховен, майор Бехлер, майор фон Франкенберг, полковник Кзиматис, полковник Пикель, майор Бюхлер и другие. Прибыло несколько военных юристов и врачей, лейтенанты из резерва, такие как преподаватели вузов Герлах, доктор Грей-фенхаген, доктор Аррас, доктор Вилимциг, школьные учителя, юристы.
Кроме этого, вчера здесь неожиданно появилась колонна автомобилей, на которой прибыла группа из шести генералов. Впереди маячила массивная прямая фигура седоволосого Вальтера фон Зейдлица{51}, командира 51-го корпуса. За ним шли командиры дивизий Эдлер фон Даниэльс, Мартин Латман, Корфес, Хельмут Шлемер и фон Дреббер. Русские перевезли их сюда из «генеральского» лагеря под Ивановом, несмотря на то что те не желали иметь с нами ничего общего. Они не отвечали на наши приветствия при встрече, предпочитали общаться только с теми офицерами, которых знали лично и по рекомендации которых русские отделили их от остальных генералов. Несмотря на то что вновь прибывшие рассматривали нашу деятельность как предательство, те из офицеров, что знакомы с ними, думают, что со временем мы сумеем их переубедить.
Зейдлица считали явным любимчиком Гитлера. Под его командованием был развязан мешок под Демянском, за что он получил дубовые листья к своему кресту{52}. Позднее, когда стало понятно, что армия под Сталинградом попала в окружение, он вручил Паулюсу меморандум, составленный начальником своего штаба, в котором призывал к немедленному прорыву, «при необходимости, даже вопреки приказу Гитлера».
У Зейдлица уже был опыт боев в окружении, который, возможно, подтолкнул его на тот импульсивный шаг. Теперь между Зейдлицем и Паулюсом наблюдалось что-то вроде соперничества, поскольку Зейдлиц пытался убедить своего командующего предпринять решительные шаги. Паулюс считал, что после своего меморандума Зейдлиц как командующий войсками на северном участке перешел в прямое подчинение к Гитлеру и что он беспрекословно повиновался приказам фюрера. После этого руки самого Паулюса оказались связаны. Поступившее из 51-го корпуса в январе предложение об одновременном прорыве на всех участках Сталинградского котла означало самоубийство всей армии.
Правду обо всем этом, наверное, уже не удастся выяснить никогда. О Зейдлице в 6-й армии было принято говорить без всякого почтения. Это означало, что его демарш не нашел поддержки среди офицеров.
Генерал Латман любил подчеркивать свою принадлежность к национал-социалистической партии. Будучи преподавателем артиллерийской школы в Йютербоге, он был известен своими придирками к офицерам, не читавшим «Майн кампф». Об этом его пунктике знал каждый. Подчиненные дали генералу кличку Павлин за его напыщенный вид.
Шлемер был одним из самых известных и популярных в 6-й армии командиров дивизии{53}. О Дреббере мы не знали почти ничего, за исключением того, что он когда-то служил в полиции города Ольденбурга.
Самой противоречивой фигурой среди генералов был Элдер фон Даниэльс. Ходили самые нелицеприятные слухи о том, что творилось в его штабе из-за слабости, которую генерал питал к вину и женщинам.
7 сентября 1943 г.В это утро я чуть не упал с кровати, когда в комнату вдруг с криками ворвался Зейдлиц, который стукнул по столу кулаком так, что задрожали стекла окон, и проревел:
— Поскольку там будут Циппель и Гольд, о моем участии не может быть и речи.
Циппель был немецким коммунистом, дезертировавшим из армии в июне 1941 года. Сейчас он занимал пост секретаря в Национальном комитете. Гольд, еще один коммунист и дезертир, как-то помог русским диверсантам в немецкой форме взорвать один из штабов в Великих Луках. За это он получил советскую награду. Позже о его заслугах в напыщенном стиле писали в газете для военнопленных. Наверное, русские полагали, что это должно было убедить пленных в том, что Красная армия действительно является интернациональной. Действовать в одной команде с дезертирами, даже если они являются дезертирами по политическим соображениям, для генералов было неприемлемым. Но ко всеобщему огромному удивлению, к обеду распространилась новость, что генералы фон Зейдлиц, Латман, Шлемер, Корфес и Э. фон Даниэльс приняли решение участвовать в собрании, посвященном созданию Союза немецких офицеров. Подробности о том, что заставило Зейдлица и других генералов настолько резко изменить свое мнение, так и остались неизвестным. Самым сложным пунктом в переговорах с этой группой был вопрос о необходимости разложения в немецких вооруженных силах. Генералы не желали принимать участие в пропагандистских мероприятиях, направленных на разложение армии. А под это определение у них подпадал любой призыв к невыполнению приказов командования, изложенный в нашем манифесте, лозунги о создании подпольных групп (что вызывало у них неприятные воспоминания о солдатских комитетах 1917–1918 годов), стремление с боями пробить себе путь назад на родину под новыми знаменами, которое генералы расценивали как попытку развязать гражданскую войну и бросить страну в пучину анархии. Самое большее, на что соглашались эти люди, было обращение к представителям командования вермахта с призывом, чтобы те «потребовали от Гитлера ухода в отставку», а затем начали переговоры о перемирии. Им нужна была не народная революция, а дворцовый переворот в верхах. Наверное, в конце концов, их убедил тот аргумент, что ничто так быстро не ведет к разложению в немецкой армии, как сам Гитлер, что они рискуют потерять любое влияние в процессе создания нового мира, если откажутся участвовать в свержении его режима. Произнесенная Сталиным незадолго перед Сталинградской битвой речь тоже должна была оказать свой эффект. В ней он заявил, что никто не стремится к уничтожению или разоружению немецкой армии. Эти слова немецкие коммунисты трактовали как приглашение немецким генералам к сотрудничеству с Красной армией, свержению Гитлера и смене ориентации на Восток.
