Дмитрий Шепелев - Жанна
– Мы здесь, чтобы найти способ помочь моей жене. Тридцать восемь лет. Неоперабельная астроцитома третьей степени.
Японец неторопливо начинает рассказывать о своем открытии, суть которого в грубом переводе на русский заключается в том, что он «научился заряжать кровь пациента на борьбу с раком». Далее мужчина в тапочках начинает пояснять свое изобретение языком медицинских терминов, чертит графики, приводит данные. К. слушает внимательно, задает вопросы. Спустя некоторое время произносит:
– Да, это имеет смысл. Это логично. Если всё действительно так, как он говорит, это должно работать.
– Как организовать помощь? – спрашиваю японца.
Условия нашего сотрудничества заставляют серьезно задуматься. Как оцените их вы, читая непредвзятым взглядом эти строки? Итак, два врача должны вылететь из Токио в Москву, для того чтобы собственноручно взять кровь пациента. После чего в специальных контейнерах они везут кровь в токийскую лабораторию, «заряжают» ее и спустя несколько недель передают готовую сыворотку обратно в Россию, где лечащий врач вводит ее пациенту. Можно ли проверить содержимое пакетов? Конечно, нет. Также российские законы запрещают перемещать биологический материал через границу. Это означает, что каждая перевозка – серьезный риск просто лишиться всего на половине пути. Около 100 тысяч долларов за четыре инъекции, никаких гарантий и, главное, никакого контроля в обмен на призрачный шанс на ремиссию. По-вашему, это разумно? Как бы вы поступили? Обескураженный, прощаюсь. Я должен подумать.
Ради любимых мы готовы на всё и будем использовать каждую возможность, малейший шанс, каким бы абсурдным он ни казался. И до чего циничны те, кто, понимая это, продает пациентам надежду из далеко не альтруистических соображений или интересов науки, а ради наживы.
Третьего врача, которого мы встретим, рекомендуют как «звезду онкологии». Доктор Хасуми – непримиримый борец с раком и последняя надежда отчаявшихся.
Частная клиника занимает целый этаж гостиницы-небоскреба. Двери лифта открывают перед глазами бездонное пространство без глубины и объема, залитое белым светом. Коридор как будто ведет в никуда, и кажется, что ты умер и идешь навстречу Всевышнему. Двери на нашем пути раскрываются сами, разъезжаясь в стороны: одна, другая. Оказываемся перед стойкой рецепции. Подобно биологическому роботу, не выражающему эмоции, японка с каре предлагает нам присесть в ожидании встречи и после перестает нас замечать и, кажется, даже двигаться. На стены проецируется голограмма, говорящая по-японски. Эхо ее электронного голоса разносится по пустым коридорам. Ждем.
– Пройдите, – указывает «биоробот» на стену.
Подходим. Она раздвигается перед нами. «Доктор вас ждет». В комнате пусто. Спустя минуту раздвигается противоположная стена и входит Хасуми. Происходящее напоминает серию бондианы. Агент 007 наверняка взорвал бы эту лабораторию, эффектно ускользнув за секунды до взрыва, непременно прихватив с собой «биоробота» – иронизирую я про себя, потому что всерьез воспринимать происходящее более невозможно.
– Что вы можете предложить?
– Инъекции.
– Пожалуйста, поясните.
– Я предлагаю вводить пациентке лечебный препарат в шейную артерию.
– Вы понимаете, насколько это опасно для жизни? Если вместе с инъекцией в кровь попадет кислород, этот укол станет смертельным.
– Да, понимаю.
На вопрос, сколько подобных инъекций он уже сделал, «прославленный» доктор ответил уклончиво. Разговор продолжать не имело смысла.
Еще недавно, лелея внутри робкую надежду на спасение в неизведанной и загадочной Японии, я прикидывал, как было бы возможно провернуть подобное: перевезти туда Жанну, быть с ней, ждать результатов. Чем черт не шутит? В конце концов, где мы уже только не были. Так почему бы и нет? Однако к концу нашего короткого визита нам с доктором К. стало слишком очевидно: то, что мы хотим помочь Жанне, вовсе не означает, что мы будем принимать абсурдные решения, поддаваться манипуляциям и, самое главное, проводить бессмысленные псевдонаучные опыты на человеке, которого отчаянно хотим спасти.
Возвращаясь в аэропорт, пролетая на скоростном поезде мимо сдавливающих пространство небоскребов, я закусил от отчаяния губу. Огромный, необъятный мир – и никто не в состоянии помочь одной-единственной девочке остаться в живых.
Мы вернулись в Москву, раз и навсегда поставив точку в общении с безжалостным и заманчивым миром пустых обещаний и бесплотных надежд, щедро рассыпаемых шарлатанами от медицины.
Во время нашего отсутствия отец Жанны тоже не бездействовал. Вскоре после моего возвращения в комнату, где лежала Жанна, ввели щуплую юную девушку. Отец с порога потребовал, чтобы я вышел. Упираюсь. «Выйди!» Я послушался. После Жанна рассказала: «всевидящая» раскладывала пасьянс и гадала на картах, предсказывая будущее и судьбу. Вот во что, оказывается, верит ее семья. Жанне хватило сил, чтобы отшить гадалку и выставить ее вместе с отцом. Однако подобная ересь еще не раз придет ему в голову.
Все чаще ее родители настаивают: Жанне необходимо оформить инвалидность. «Господи, для чего?» – «Чтобы не платить налог на машину, – на полном серьезе отвечают мне. – И еще. Это не рак. Это сглаз. Женская зависть! Нам сказали, что ее фотографию подбросили в гроб!» Как после подобных слов возможно было говорить о поддержке? Как возможно верить в разумную помощь? Мы с Жанной стараемся пропускать всё это мимо ушей.
В моем ежедневнике оставался единственный адрес и одна точка на карте мира, где Жанну не просто ждали, но еще и имели на руках план лечения. США. Нью-Йорк. Манхэттен. Онкологический центр Sloan Kettering, авторитетнейшая клиника мира, специализирующаяся на передовых методах лечения рака. Разумеется, никаких обещаний никто не дает: квалифицированные врачи не собираются ставить диагноз и тем более лечить «по фотографии». Но хотя бы согласны принять и проконсультировать нас – это уже что-то.
«Вы должны понимать: сама возможность оказаться в программе исследований подобна выигрышу в лотерее. Смею заверить, ни одна клиника в России не сможет вам предложить ничего подобного. Сделайте всё возможное, чтобы попасть в программу. Поверьте, это ваш единственный шанс», – консультирует меня по телефону один из российских специалистов.
Не знаю, каким чудом, однако спустя полтора месяца переписки мне удается уговорить американский госпиталь заочно, без предварительного обследования, включить Жанну в группу клинического исследования протокола лечения ее типа опухоли головного мозга. После переговоров, переписки, препирательств, просьб и обещаний я получаю долгожданное: «Приезжайте». Они согласны! Нас ждут! Жанна примет участие в исследовании с использованием препарата CTO (Си-Ти-Оу). Для меня ничего не значат эти аббревиатуры. Но, убежденный, что это пока единственная возможность обуздать болезнь, стараюсь убедить Жанну и ее родителей в том, что ехать необходимо. МРТ подтверждает – после проделанных шести курсов химии изменений нет: опухоль не растет, но и не уменьшается. А в нашем случае это означает регресс.
