Конец российской монархии - Бубнов Александр Дмитриевич

Да, император Николай II всей душой любил Россию и доказал это, приняв за нее мученический венец. Но он любил ее такой, какой хотел видеть, любил в ней «святую Русь» и не хотел отдавать ее революционерам, пророчески предчувствуя, что она погибнет в их кровавых руках.

Естественно, поэтому он предпочитал окружать себя людьми, имеющими сходные взгляды, и колебался доверять бразды правления государственным деятелям либерального направления, опасаясь, как бы они не толкнули Россию в объятия революции. Смутно сознавая, что страна не может не идти вперед, он, не обладая врожденными способностями правителя и не будучи уверенным в себе, не мог определить, как это должно происходить, в отличие от Петра Великого, гений которого позволил ему некогда решительно и без оглядки двинуть Россию, так же им любимую, по пути прогресса.

Однако все же государь искал таких людей (может быть, и не любя их), которые сумели бы вести Россию, охраняя ее вместе с тем от революционных потрясений, по тому пути, необходимость коего он смутно сознавал.

Ведь это он вручил бразды правления мудрому и сильному волей П. А. Столыпину^[53], который, не будь он убит, несомненно, вывел бы Россию на этот путь; ведь это он призвал к Верховному командованию вооруженных сил великого князя Николая Николаевича; ведь это он вверял отдельные отрасли правления таким просвещенным и честным государственным деятелям, какими были Сазонов, Коковцов, Кривошеин, Щербаков, Самарин и Григорович.

Но, к сожалению, в царском окружении всегда были беспринципные люди с ретроградными взглядами, которые, демонстрируя «беззаветную преданность» и показной патриотизм, сумели втереться в доверие к императору, не имевшему ясного критерия для их оценки. Эти люди, составлявшие фалангу «темных сил», вступали из опасения за собственную шкуру в ожесточенную подпольную борьбу с просвещенными государственными деятелями, призванными государем к правлению, и разными интригами — нередко при посредстве государыни, которая «сама не ведала, что творит», — добивались их смены.

Свидетелем такого случая, где дело уже шло о спасении государства, был автор настоящих воспоминаний.

Осенью 1916 г. деятельность Б. В. Штюрмера^[54] на посту председателя Совета министров привела к такому обострению отношений между правительством и страной, что государь принял решение его сменить. В начале ноября Штюрмер был вызван в Ставку, где получил повеление вернуться в Петроград и ожидать там своего заместителя.

Мы в Ставке об этом знали и с душевным трепетом следили за развитием правительственного кризиса, ибо оппозиционное настроение в стране достигло такого напряжения, что от выбора лица, предназначенного заменить Штюрмера, могла зависеть судьба России. И вот в Морском штабе Верховного главнокомандующего родилась мысль, с радостью поддержанная всеми благомыслящими людьми в Ставке, о кандидатуре морского министра адмирала Григоровича. Нет сомнения, что в то тяжелое время не было более подходящего и соответствующего, чем он, государственного деятеля для успешного занятия столь ответственного поста.

Адмирал Григорович, рыцарски честный и высоко просвещенный человек с широкими политическими взглядами, обладал выдающимися государственно-административными способностями.

Государь относился к нему с большим доверием и благосклонностью, вместе с тем он пользовался симпатиями и уважением Государственной думы. И это было очень важно, так как позволяло водворить спокойствие в стране и обеспечить ее доверие к правительству.

Наши пожелания были переданы флигель-адъютанту Саблину и начальнику походной канцелярии Нарышкину, которые, вполне с ними согласившись, взялись довести их до сведения государя.

Уже на следующий день утром мы узнали, что государь отнесся к кандидатуре Григоровича весьма благоприятно и что тот, наверное, получит назначение.

Как раз в этот день — то была пятница — я был на царском завтраке. Во время «серкля» государь подошел ко мне и спросил: «Кажется, морской министр собирается ко мне с докладом в понедельник?» Сердце у меня замерло, так как нам было известно, что министр приедет в Ставку именно в понедельник. Я ответил государю утвердительно и тут же прибавил, что если его величество пожелает сейчас вызвать адмирала Григоровича, то он может прибыть в Ставку и завтра утром. Государь на минуту задумался, а потом сказал: «Нет, не надо его беспокоить, все равно через два дня он будет здесь». Увы, к несчастью для всех нас, этих двух дней оказалось достаточно, чтобы государь изменил свое доброе намерение.

Немедленно после завтрака я доложил об этом разговоре адмиралу Русину, который приказал мне выехать в понедельник навстречу адмиралу Григоровичу, чтобы предупредить об ожидаемом его высоком назначении. Это необходимо было потому, что адмирал, как и все министры, прямо с вокзала в Могилеве ехал на доклад к государю.

В понедельник утром я выехал в автомобиле навстречу адмиралу и на станции Орша вошел в его салон-вагон.

Узнав, что его ожидает, Григорович сначала очень взволновался, а потом глубоко и надолго задумался. Наконец решение было принято. Подъезжая к Могилеву, он перекрестился на висевший в углу образ и направился к ожидавшему его придворному автомобилю с твердым намерением во имя блага Родины принять тяжкое бремя этого назначения.

Обыкновенно после доклада император шел с министром прямо к завтраку. Мы все с нетерпением ждали его окончания. Вот выходят из губернаторского дома приглашенные в этот день к завтраку, но адмирала между ними нет, проходит еще довольно много времени — его все нет. Мы радуемся, думая, что государь обсуждает с ним важные вопросы, касающиеся его новой высокой должности.

Наконец Григорович выходит и, молча, задумчивый, направляется в кабинет адмирала Русина. Там мы от адмирала Григоровича узнаем, что государь был с ним необыкновенно любезен, внимательно расспрашивал его о разных второстепенных делах, рассказывал и показывал ему, как в Ставке живет с ним наследник, но ни словом не обмолвился о назначении его на пост председателя Совета министров!

Впоследствии стало известно, что за эти два дня император по прямому телефону, связывавшему Ставку с Царскосельским дворцом, сообщил государыне о своем намерении назначить адмирала Григоровича на пост председателя Совета министров, но та категорически этому воспротивилась, ссылаясь на то, что его якобы слишком либеральные взгляды при его популярности в Думе могут быть опасны для престола… И государь, как всегда, перед царицей сдался.

Позднее на этот пост был назначен А. Ф. Трепов^[55], продержавшийся на нем несколько недель. Его сменил ставленник императрицы, совершенно никчемный и неспособный князь Голицын… и через месяц вспыхнула революция.

Как видно из этого случая, первоначальные намерения государя нередко были правильны, и будь у него хоть частица той твердости характера, которым обладал Петр Великий, царствование императора Николая II не закончилось бы для него самого и для России так трагически.

ВЕРХОВНОЕ РУКОВОДСТВО ВОЕННЫМИ ДЕЙСТВИЯМИ НА СУХОПУТНОМ ФРОНТЕ. ГЕНЕРАЛ М. В. АЛЕКСЕЕВ

Принятие на себя государем верховного командования совпало с началом позиционной войны на нашем фронте, каковая так и осталась позиционной до самого конца, т. е. до прекращения военных действий вследствие нашего поражения.

В начале осени 1915 г. фронт стабилизировался на сплошной линии от Балтийского моря до румынской границы, войска глубоко «закопались» в землю, чем была скована и на нашем фронте всякая свобода стратегического маневрирования.

С течением времени войска усовершенствовали разными фортификационными сооружениями силу сопротивления своих позиций, обратив их в широкую полосу полевых укреплений, трудно поддающихся прорыву лобовой атакой.

После вступления Румынии в войну осенью 1916 г. наш фронт протянулся до Черного моря, и таким образом оба фланга оперлись на морские побережья.