Владимир Переверзин - Заложник. История менеджера ЮКОСа
Я начинаю осваиваться и обживаться. Узнаю, что из этой камеры дважды в неделю развозят по зонам. По понедельникам отправляют в Вязники, по средам – в Мелехово. Зэки знают все. Строгий режим в Вязниках помягче, чем в Мелехово, где зэкам приходится несладко. Из числа приближенных к смотрящему у меня появляется доброжелатель, Заяц. Он из Владимира и заботливо предлагает мне решить проблему и поспособствовать моему распределению на зону в Вязники. Для чего мне всего лишь надо заплатить пять тысяч долларов его знакомому из УФСИН Владимирской области. Мне понятно, что это развод, и я говорю ему, что мне абсолютно все равно, куда ехать. Я вижу в его руках мобильный телефон и не могу удержаться, чтобы не попросить его дать мне позвонить.
Заяц рассказывает мне про общее и просит принять в нем посильное участие, положив на номер телефона деньги. Я соглашаюсь. Телефон в моем распоряжении. Мое участие в общем не принесет мужикам ни чая, ни сигарет и закончится банальной вакханалией наркоманов из блатных. Я впервые в жизни увижу залипающих – то есть засыпающих на ходу – наркоманов.
Телефона я не держал в руках давно и делаю несколько звонков людям, голоса которых долго не слышал. После разговора удаляю набранные номера из памяти телефона. Звоню жене и… забываю удалить номер. Это обернется ей кучей потраченных нервов и денег, заплаченных адвокату. Не успею я покинуть стены этой камеры и уехать на этап, как моей жене позвонит неизвестный. Думаю, это был Заяц. Взволнованным голосом он сообщит ей, что Володю, то есть меня, мусора посадили в карцер, где избивают и пытают.
«Срочно нужны деньги на выкуп!» – требовал он.
Просили относительно немного, десять тысяч рублей. Я представляю состояние моей жены, когда она услышала эту историю!.. Адвокату пришлось приложить немало усилий, чтобы найти меня – целого и невредимого – в колонии строгого режима в поселке Мелехово и успокоить моих близких.
Наступает понедельник. Сегодня этап в Вязники. Надзиратель зачитывает список. Моей фамилии там нет. «Значит, в среду поеду в Мелехово», – обреченно принимаю эту новость. Колония строгого режима в поселке Мелехово пользуется у заключенных дурной славой. Это красная зона, где ломают зэков, заставляя их давать всевозможные подписки. Пока я не могу понять, о чем идет речь, и покорно ожидаю своей участи.
Среда. Среди прочих других слышу свою фамилию. Нас человек двенадцать. В их число попадает Валера и крутившийся возле блатных Костя. Мы берем свои вещи и выходим из камеры. Опять шмон. Я открываю свои заметно полегчавшие баулы и выкладываю вещи для досмотра. Надзиратель нехотя перебирает мои пожитки и, помяв в руках несколько пакетиков для видимости, разрешает мне сложить их обратно в сумку.
Во дворе тюрьмы ждет автозак, который везет нас на железнодорожный вокзал. Машина подъезжает вплотную к вагону, и мы кое-как туда перебираемся. В столыпине нас ждет очередной шмон. Мы сдаем конвою бритвенные принадлежности, которые будут нам выданы после прибытия на место. Поезд трогается, и мы следуем в город Ковров. Строго по одному конвойный заводит каждого из нас в отдельное купе, где проверяет содержимое сумок. Ковров находится в ста километрах от Владимира, и конвойные не успевают обыскать всех зэков, как мы приезжаем на станцию, где нас поджидает автозак.
Передаются личные дела. Свое дело я узнаю сразу. В огромный бумажный конверт с моей фотографией и данными вложено досье на меня в три тома. Что там понаписано, так и осталось для меня загадкой. Я называю свою фамилию, срок, статью и залезаю в автозак. По ощущениям дорога занимает минут сорок. Слышится скрежет открываемых ворот и лай собак. Мы заехали в шлюз. Колония раскрывает нам свои жесткие объятия. Я осознаю, куда попал. Под лай собак и крики надзирателей мы выпрыгиваем из машины. «Бегом, бегом, – я слышу истошные вопли надзирателей, – быстрее, быстрее». Мешкать нельзя. Слышу звук удара резиновой дубинки, со свистом опустившейся на кого-то позади меня, слышу вскрик этого несчастного, позволившего себе замешкаться лишь на секунду. Нас сажают на корточки в обнимку со своими вещами. Смотреть можно только вниз. Чуть приподнимешь голову, и последует удар дубинкой…
Глава 17
Добро пожаловать в Мелехово
Мне повезло. Нас принимали мягко. Этап, прибывший до меня, били основательно. Арестантам, приехавшим в следующую среду после нас, тоже досталось. Во время помывки в душе я лично видел разбитые головы, синяки и кровоподтеки на телах осужденных. Каждый этап принимают по-своему. Кого-то бьют меньше, кого-то больше. Кого-то не бьют вообще. Все зависит от настроения тюремщиков. Они могут переусердствовать и покалечить осужденного, что регулярно случается. Все спишут на несчастный случай: «Упал, споткнулся и ударился головой». Из колонии не уйдет ни одна жалоба, если к тебе не приезжает адвокат или родственники.
«По команде берем свои вещи, встаем и бегом марш», – командует надзиратель.
Краем глаза я вижу красивую деревянную церковь, расположенную буквально в нескольких метрах от нас. Неискушенный человек может подумать, что все происходит с благословления божьего…
Мы хватаем сумки и бежим в какой-то дворик. Складываем свои баулы в кучу и выстраиваемся в шеренгу. Я стою третьим. Крупный мужчина в камуфляже со звездой майора на плечах и метлой в руке безапелляционно заявляет: «Сейчас каждому из вас необходимо взять в руки метлу и сделать несколько подметательных движений». Рядом, угрожающе помахивая дубинками, стоят его коллеги и несколько зэков, которые, как выяснилось впоследствии, пользуются особым доверием администрации и помогают принимать этап. Мне совсем не хочется брать в руки метлу. Но это своеобразный ритуал. Первым из строя выходит Костя и бодро начинает мести. Следующим идет Валера и делает несколько вялых движений. Удар дубинкой по спине заставляет его ускориться. Наступает моя очередь. Нехотя, сжав зубы, я беру в руки метлу и начинаю мести. «Достаточно», – слышу за спиной чей-то голос. Я останавливаюсь и передаю метлу в руки следующему.
Из нашей компании мести` не отказывается никто. Зэки хорошо осведомлены о методах воздействия. Откажешься – изобьют прямо здесь, во дворике, совершенно не стесняясь других заключенных. Не станешь мести после этого – тебя заведут в кабинет и будут бить еще. Если не сломаешься, то к тебе подведут обиженного и предложат самому сделать выбор: стать прямо сейчас, после определенной процедуры, таким же обиженным и заехать в петушатник или все-таки взять в руки метлу… Все выбирают последнее. Для администрации осужденный – не человек. Поэтому любые попытки отстаивать свои права воспринимаются администрацией крайне негативно и болезненно.
Несколько лет назад осужденных, приезжающих из Мелехово в пересыльные тюрьмы, «порядочные» арестанты не пускали в камеру. Со словами «Тебе нет места среди людей» несчастных выкидывали из камер и вынуждали идти в другие хаты, где сидели красные – дневальные, завхозы и прочий сомнительный люд.
Подавленные, мы со своими сумками заходим в здание. Здесь штаб. Нас заводят в большую комнату, где начинается грандиозный шмон, больше похожий на грабеж. Я вижу двух здоровенных зэков, по-хозяйски расхаживающих по кабинету с какими-то бумажками. Они подходят к каждому вновь прибывшему арестанту и «просят» поставить подпись. Все подписывают, не глядя, даже не узнав, что подписали. Пока какой-то прапорщик копается у меня в вещах, эта парочка подходит ко мне и сует в руки бумажку и ручку. Они – дневальные карантина. Худшие из худших, самые отъявленные мерзавцы и негодяи. Прессовщики, готовые за определенные блага от администрации сотворить все что угодно. На правой щеке у одного из них красуется шрам – от уха до подбородка. «Блядский шрам, – скажет мне позже про него один опытный зэк, – чтобы все видели и могли определить по этой отметине, кто он есть».
Вглядываясь в написанное, я пытаюсь уловить смысл этой бумажки.
«Давай, ставь свою фамилию и подписывай, читать он еще будет!» – недовольно, в два голоса, подгоняют меня дневальные. Я вижу слова: «Подписка. Я, такой-то, добровольно отказываюсь от преступных понятий и традиций воровского мира, обязуюсь соблюдать режим и выполнять требования администрации».
«Что за бред!» – удивляюсь я и ставлю свою подпись. Парочка удовлетворенно удаляется.
Я с жалостью смотрю на свои разбросанные вещи. Изымаются вольные, не установленного образца. Надзиратель спотыкается на мешочке с лекарствами, хочет их забрать. Я отчаянно сопротивляюсь и отстаиваю часть лекарств. Досконально просматривается и проверяется каждый пакетик, пролистывается каждая тетрадочка. Мой багаж уменьшается на один баул. Изъятое отправляется на склад личных вещей. Меня наголо бреют и выдают новое обмундирование. Надеваю страшенную кепку с белой полосой, костюм х/б, или робу, украшенную такими же белыми полосками, примеряю черные ботинки со стельками из картона. Смотрю в зеркало, с трудом узнаю себя в новом обличье. Теперь я полноправный (то есть бесправный) зэк.
