Петр Григоренко - В подполье можно встретить только крыс…
И это не единичная потеря. Выше я уже рассказывал о двух выдающихся крымских татарах. Амальрик – русский. А вот украинец.
Левко Лукьяненко. Жизнь его перевалила уже за 50. И из них 8 отданы бесцельной и бессмысленной службе в армии, а 15 в заключении. Сейчас Левко снова в лагере (особого режима) и снова на 15 лет! Кончится срок заключения к концу жизни. А может и не доживет он до конца срока. Не всем же удается дожить до 67. За что же такая кара? За то, что Бог наградил джефферсоновским складом ума и характера. Единственное о чем он мечтал, это о том, чтобы его народ жил в самостоятельном государстве, как равный в среде равных: говорил на своем родном языке, пользовался своей национальной культурой. Этого он добивался не террором, не призывами к восстанию, а используя конституционные права. И он написал программу независимости Украины, как в свое время написал ее для Америки Джефферсон. Но Джефферсону поставлен памятник, а Левко Лукьяненко колониальные власти приговорили в расстрелу. Потом «смилостивились» и заменили расстрел 15-ью годами. Весь этот срок он отбыл, но вернувшись на родину, мечту свою не оставил. С созданием Хельсинкской группы в Украине, вступил в нее. И снова арестован. И снова осужден. И снова на 15 лет. Что же он такое опять совершил. Группа в своем итоговом документе по этому вопросу пишет: «Л. Лукьяненко Группа обязана своими юридическими программными документами и ее этическими установками». Иначе говоря, снова джефферсоновский подвиг, и снова жестокая беззаконная кара. Пытаются уничтожить выдающегося человека. Такие люди как Лукьяненко – гордость для любой нации. Они гордость человечества! И человечество обязано принудить коммунистических колонизаторов вернуть свободу этому человеку.
А вот белорус Михаил Кукобака. Сейчас он в лагере. Получил три года строгого режима за серию статей «Встреча с Родиной» – это рассказ о руссификации Белоруссии, о сознательной политике ликвидации белорусской нации. Увидя это, Кукобака вступил в борьбу. Он уже не новичoк. Это второе его заключение. Он рабочий.
Впервые был арестован в 1969 году за выступления, квалифицированные как антисоветские и за попытку пройти в иностранное посольство. Материалов для доказательства вины у следствия не было. Например, «попытка пройти в посольство» состояла в том, что он проходил по той же улице, где оно располагалось. Тогда следствие решило пойти на сделку. Кукобаке предложили свободу, но ему надо было написать, что один из дипломатов приглашал его на встречу с собой. Михаил с возмущением отверг такую сделку. Тогда его направили в спецпсихбольницу, где он пробыл шесть лет.
После выхода из больницы, его снова несколько раз пытались загнать в «психушку», но благодаря энергичному противодействию «рабочей комиссии по психиатрии» эти попытки были сорваны. Тогда власти пошли на арест и осуждение. Сейчас этот безусловно талантливый человек и патриот своей родины в лагере.
Совесть человечества должна восстать против этого. Пять человек четырех различных национальностей связаны одной судьбой, одной борьбой. И не малую роль в их объединении играет Самиздат. Он познакомил меня, например, с киевлянином Леонидом Плющем. Его острые письма, разоблачавшие разложение партийно-государственной верхушки, произвели на меня сильное впечатление. И когда мы, встретившись у Петра Якира, познакомились, наши отношения очень быстро переросли в дружеские. Особенно сближало нас то, что критику строя в то время мы оба вели с марксистских позиций. Леонид явился серьезным подкреплением для нашей «коммунистической фракции», которая со смертью Павлинчука и Костерина ослабела весьма существенно. Но недолго продолжались наши дружеские встречи. Мой арест прервал их. Потом арестовали и его. Обоих нас ждали «психушки» и последующее изгнание из страны. Встретились мы только через 8 лет – в 1978 году в США.
Самиздату я обязан и знакомством с Миколой Руденко. Вскоре после своего второго освобождения из психиатрички (26.6.74.), мне удалось прочитать в самиздате несколько его писем в ЦК КПУ. Из них мне стало ясно, что несмотря на разницу в возрасте, коренное различие в жизненных путях, у нас есть важное общее.
Оба мы, каждый в свое время, самозабвенно уверовали в марксизм-ленинизм, но одной верой не ограничились, а попытались понять его суть. Упорно продираясь, без компаса и ориентиров, сквозь дебри марксистско-ленинского многотомья.
«Капитал» я, например, читал 5 или 6 раз – все хотел понять. Но понял, в конце концов, только то, что понять его нельзя, что не только я, но и никто из пропагандистов марксова наследия его не понимает.
Приблизительно таким же путем, но значительно более глубоко вникая в суть прочитанного, шел Микола Руденко. Когда мы встретились в апреле 1967 года, я уже знал основные данные его биографии, у нас было много общего, может и незаметного для постороннего взгляда, но тем не менее, реального.
И Микола Руденко и я, из простой трудовой семьи. Я из крестьянской семьи, а он – сын шахтера. Его отец погиб при горноспасательных работах, когда Миколе было всего 6 лет. Семья жила в нужде на нищенскую пенсию, назначенную за погибшего отца. После средней школы Миколу призывают на действительную военную службу: в войска КГБ. Здесь комсомолец Руденко вступает в партию. После демобилизации поступает в Киевский университет, намереваясь стать журналистом. Но началась война. И Микола, у которого была чистая отставка (не видит на один глаз), уходит из своего района в другой и там, обманув медкомиссию, вступает в армию добровольцем.
Блокадный Ленинград. Микола – политрук роты. Все время на передовой. Но вот разрывная пуля надолго укладывает его в госпиталь. Тяжелое ранение, не поддающееся окончательному излечению, превращает его в инвалида. Несмотря на это, он снова на передовой и воюет до конца войны. В 1948 году демобилизован в звании майора, и начинает журналистскую деятельность. Одновременно пишет стихи, чем увлекся еще на фронте, рассказы, повести. Постепенно он становится известным украинским писателем. Его избирают секретарем партийной организации Союза писателей Украины; несколько позже назначается главным редактором журнала «Днiпро». Почет, слава, материальные привилегии. В общем, Руденко, как и мне, было что терять. Но он, несмотря на это, посдедовал велению совести. Это тоже роднит наши биографии и делает его особенно симпатичным для меня.
Симпатична мне была и его внешность… Широкое, скуластое лицо и добрые, с лукавым прищуром глаза, привлекали к себе. Невысокая, коренастая фигура типичного украинского селянина, дышала силой. Я даже поразился. По рассказам о его ранении, я рассчитывал увидеть слабого, болезненного человека, а увидел загорелого, веселого, оживленного крепыша. Причину этого несоответствия я понял позже, когда осенью того же года мы с женой в течение двух недель были гостями Миколы и его жены Раи, на их квартире в Конча-Заспа, на окраине Киева.
