Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф
Последние дни Федору Ивановичу впрыскивали морфий. 12 апреля 1938 года в 17 часов 15 минут Федор Иванович скончался.
Сотни, тысячи парижан, русских, французов, иностранцев, оказавшихся в Париже, прощались в эти дни с великим русским актером и певцом. 18 апреля похороны состоялись на кладбище Батиньоль.
Прах великого артиста потревожили в 1984 году, перезахоронив его 29 октября на Новодевичьем кладбище в Москве.
* * *В заключение совсем коротко расскажу еще о некоторых эпизодах в жизни Федора Ивановича Шаляпина, которые больно ударили по его самолюбию, на какое-то время лишили его покоя, заставили усомниться в том, что было для него свято и устойчиво. А дело было в том, что во время большой гастрольной поездки по городам США, Канады, Мексики, Кубы с оперной труппой «Шаляпин Юниверсал артист», которая началась после гастрольной поездки по Австралии, Новой Зеландии, Гонолулу, вместе с ним была Мария Валентиновна с детьми. До сих пор Шаляпин и Мария Валентиновна не оформили своих брачных отношений, а посему подверглись в Америке унизительному шантажу со стороны своих недругов. 23 апреля 1927 года Шаляпин писал Ирине: «…и конечно, шантаж был основан на моих незаконных сожительствах с Марией Валентиновной, словом, хотели было сделать то же самое, что и с Горьким, но за деньги я пока избежал этого. История стоила мне около 10 ООО долларов. Я как-то просил мать сделать со мной развод – она отказалась. Теперь я думаю, что придет день, когда из-за этого я лишусь работы и, может быть, и денег, и уж не в состоянии буду поддерживать всех вас, потому что в Европе заработать столько НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО! Я еще раз поговорю с ней или теперь, или потом. Думается, что она не захочет быть врагом всем нам вместе…»
«Врагом» Иола Игнатьевна не захотела быть, дала развод, и Шаляпин мог оформить брачные отношения с Марией Валентиновной Петцольд.
И еще… Однажды обступили Шаляпина оборванные детишки, а у него в карманах не оказалось мелочи. И он обратился к священнику Георгию Спасскому с просьбой распределить 5000 франков между бедными русскими детьми, по неволе оказавшимися в Париже. Отец Георгий Спасский через газету «Возрождение» поблагодарил Шаляпина за благотворительный взнос в пользу бедствующих детишек. И что тут началось! Особенно буйствовал Владимир Маяковский, заявив в одном из интервью: «Я не был в опере что-то около 15 лет. А Шаляпину написал стишок такого содержания: «Вернись теперь такой артист назад на русские рублики – я первый крикну: обратно катись, народный артист Республики». А в стихотворении «Господин народный артист», опубликованном 2 июня 1927 года в «Комсомольской правде», прямо говорилось: «А тех, кто под ноги атакующим бросится, с дороги уберет рабочий пинок. С барина с белого сорвите, наркомпросцы, народного артиста красный венок!» Маяковского поддержал придворный поэт Демьян Бедный. Значит, такая была установка партийной элиты. А журналисты только выполнили заказ, подняв настоящую шумиху вокруг этих 5000 франков. Всероссийский союз работников искусств принял резолюцию о лишении Шаляпина звания народного артиста якобы за то, что он пожертвовал средства на усиление монархической эмигрантской организации. Это была явная ложь и провокация. 2 июля в «Правде» Михаил Кольцов писал: «…Ему, десятипудовой хрипнущей птичке, показалось тошно на русской равнине.
Не то чтобы голодно птичке жилось. Клевала она порядочно. Мы были свидетелями, как целые военные дивизии, большие заводы отрывали от жалких своих пайков возы и грузовики с мукой, крупой и мануфактурой и платили ими птичке за радость послушать ее».
24 августа 1927 года Совнарком РСФСР принял решение о лишении Шаляпина звания народного артиста республики.
«Эта история не просто удивила меня, а и поразила», – писал Шаляпин Ирине Федоровне.
После этой клеветнической кампании у Шаляпина возникло желание рассказать о своей жизни и деятельности в годы революции и гражданской войны, рассказать о своем творческом опыте актера и певца, рассказать о своих встречах с замечательными людьми, оставившими неизгладимый след в Искусстве России и мира. Над книгой «Маска и душа» работал «три месяца по три часа в день, – сообщает Шаляпин Ирине Федоровне 6 марта 1932 года и добавляет: – Книжка выходит как будто небезынтересная». В России эта книга была впервые переиздана в 1989 году «Московским рабочим» с предисловием Максима Иванова.
Горький резко отозвался об этой книге. «Эх, Шаляпин, скверно Вы кончили», – выносит свой приговор Горький, несправедливый, тенденциозный.
И самое последнее… Порой Шаляпин мечтал о создании своего театра, своей школы. Но чаще всего эти мечтания так и оставались несбыточными: уж очень низок был уровень театральной культуры в Европе и Америке, в Австралии, Японии, Китае…
25 декабря 1934 года Шаляпин пишет Ирине: «Я сейчас в Неаполе. Здесь в первый раз (увы!) ставят «Князя Игоря» достаточно грандиозно (театр S. Carlo), но, увы, конечно, как везде в Италии, халтурно – я, как мог, в короткий срок научил всех действовать (актеры так себе). Итальянское «бельканто» мешает им быть хотя бы даже посредственными актерами, все горланят «в маску» и поют, конечно, одинаковым голосом – ненавижу и люблю, – работают, откинув ногу назад и разводя по очереди то одной, то другой руками в воздухе. Отвратительно. Устал я от этого глубокого идиотизма. Единственное утешение – оркестр – сто человек прекрасных музыкантов. Дирижер, некий молодой человек Капуана (по фамилии), дирижирует как бы недурно, но, конечно, как и все, не держит ритма. Это тоже мучительно! Думаем, однако, иметь успех…»
9 июля 1935 года Федор Иванович писал Ирине Федоровне: «Что-то начал падать духом. Кругом мало утешительного. Работа однообразная и раздражающая. Театры отвратительные: и поют, и играют, как на черных похоронах. Бездарь кругом сокрушительная! Всякий спектакль – каторжная работа».
Какие уж тут мечты о своем театре… Шаляпин и в России возвышался как Эверест, а в Европе и особенно в Америке только начинали понимать особенности его Гения. 12 июля 1931 года он признается Ирине Федоровне: «Жизнь моя идет просто, без всяких особенностей, если не считать мои артистические успехи, которые я сделал за эти последние десять – двенадцать лет. Теперь я ясно вижу, что кроме талантов артист должен многое и многое замечать в искусстве и уметь нужное оставить в сердце и уме, а ненужное отбросить – скажу прямо – с презрением. Уметь!!! Вот главное! Меня очень радует мой новый хан Кончак – в «Игоре». По поводу, в сущности, этой маленькой роли в Лондоне возникла целая литература. Критика начала наконец понимать сущность моего актерского достижения, но тонкости исполнения основательно еще не усвоила. Да, я думаю, это очень трудно. Они не могут усвоить точно, в чем сила моего исполнения. Оно, конечно, где же это им узнать. Они толкуют об игре, о пении, но, не будучи специалистами, не знают, что значит «отношения» красок, то есть тонких «вздохов» от света к тени и наоборот. Идя к концу моей карьеры, я начинаю думать (прости, это нескромно, и оставь между нами), что в моем искусстве я «Рембрандт». Никто и ничто кругом меня не понимает, но многие начинают чувствовать, что тут есть что-то такое, что непохоже ни на прошлое театра (в опере, конечно), ни на настоящее, а многие думают, что и в будущем это вопрос долгих десятков, а может быть, и сотен лет.
