Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф
Не раз и не два он поставит себе срок окончания каторжной работы гастролера. «…Вот все хочу доработать до 1930 года. Будет в этом году 40 лет моей работы на сцене. Устрою этакий юбилей и уйду. Признаться, я мечтаю об этом со всей силой моего воображения. Хороший будет для меня день, когда я оставлю все это театральное невежество, в борьбе с которым я разбил себе мою грудь. Да, теперь я вижу, что был препотешным Дон Кихотом, воображая себя Бовой-королевичем… Что смешно, то смешно, но однако же и жаль!!!» – писал Шаляпин Ирине 4 января 1928 года, снова направляясь на гастроли в Америку. Но денег постоянно не хватало. Купил для Марии Валентиновны и детей дом в Париже в середине 1925 года, и только с этой поры, возвращаясь из дальних странствий, может пожить «в хорошей квартире, в какой никогда еще в жизни не жил». По воспоминаниям Г. Гуляницкой, это была действительно шикарная квартира, занимавшая весь пятый этаж большого доходного дома на авеню Эйлау, недалеко от Эйфелевой башни. Появились деньги, и мечта о свободной жизни принимала действительно реальные очертания. Купил загородный дом, появился счет в банке… Но разразившийся мировой кризис перечеркнул все его благие намерения. В. Гайдаров в воспоминаниях пишет, что Шаляпин «потерял почти все, что приобрел за долгие годы поездок по всему свету. Его, как и многих, задела «черная пятница» 1929 года, когда банк Устрика в Америке лопнул и потащил за собой сто сорок пять отделений. И вот ему вновь надо было колесить из города в город, а годы и здоровье были уже не те». Да и сам
Федор Иванович признается, что в Европе дороговизна, «кризисы». 19 ноября 1931 года он пишет Ирине: «Дела вообще здесь у европейцев очень плохи. Масса безработных. Английский фунт – опора разных деловиков – лопнул, и масса людей на этом, конечно, разорилась. Попал и я. Но… так как я капиталист сомнительный, то, конечно, потерять потерял, но в банкротство не впал. Однако это заставляет меня очень сократиться во всем, так что российский мой размах по «вдоль по Питерской» уперся как бы Ваганьковский тупик…» Какие уж тут мечтания о конце каторжной работы. «На днях Бориске покупаю логово, цены на квартиры упали, а ему нужна «хорошая мастерская», где будет обучаться «ремеслу резчика по дереву». «Федор работает понемногу с синематографистами. А Лидка вот тут сидит и пасьянс раскладывает». Еще один штрих из семейной жизни Федора Ивановича. «Был я в Италии, – сообщает он Ирине 27 июня 1932 года, – видел Танюшу и деток. Девчонка очаровательна. «Ти non dormi, carina?» – спрашивает ее отец, Эрметте (она плачет). «Se piango!!» – отвечает она. Отец стушевался. Ну, естественно, что за вопрос: «если плачу, значит, не сплю». Молодчина!»
Естественно, Татьяна и ее семья тоже нуждались в его помощи.
Так что работал Федор Иванович Шаляпин до тех пор, пока ощущал в себе силы, пока мог покорять людей своим волшебным искусством. Г. Гуляницкая вспоминает последний выход Шаляпина в роли Бориса Годунова 4 мая 1937 года. «И снова овации, цветы, речи…» Ф. Сливицкая вспоминает последнее публичное выступление Ф. Шаляпина в июне 1937 года. На этом концерте в зале «Плейель» присутствовал и Бунин. Позднее он вспоминал: «В июне тридцать седьмого года я слушал его в последний раз в Париже. Он давал концерт, пел то один, то с хором Афонского. Думаю, что уже тогда он был тяжело болен. Волновался необыкновенно. Он, конечно, всегда волновался, при всех своих выступлениях, – это дело обычное: я видел, как вся тряслась и крестилась перед выходом на сцену Ермолова, видел за кулисами после сыгранной роли Ленского и даже самого Росси, – войдя в свою уборную, они падали запросто. То же самое в некоторой мере бывало, вероятно, и с Шаляпиным, только прежде публика этого никогда не видела. Но на этом последнем концерте она видела, и Шаляпина спасал только талант его жестов, интонаций. Из-за кулис он прислал мне записку, чтобы я зашел к нему. Я пошел. Он стоял, бледный, в поту, держа папиросу в дрожащей руке, тотчас спросил (чего прежде, конечно, не сделал бы):
– Ну что, как пел?
– Конечно, превосходно, – ответил я. И пошутил: – Так хорошо, что я все время подпевал тебе и очень возмущал этим публику.
– Спасибо, милый, пожалуйста, подпевай, – ответил он со смутной улыбкой. – Мне, знаешь, очень нездоровится, на днях уезжаю отдыхать в горы, в Австрию. Горы – это, брат, первое дело. А ты на лето куда?
– Только не в горы. Я и так все в горах: то Монмартр, то Монпарнас.
Он опять улыбнулся, но очень рассеянно…»
Шаляпин остался очень доволен этим концертом 18 июня 1937 года в Париже. Ирине он сообщает: «18 июня у меня в Париже был великолепный концерт».
Он полон надежд поправиться, все лето отдыхает и лечится в разных санаториях. Но легче не становится, хотя все еще надеется поправиться и «пропеть еще 38-е и 39-е годы». «А там уж переберусь в деревню, – пишет он Ирине 30 ноября 1937 года, – на «жалкий» старческий покой, конечно, я мог бы давать уроки или читать лекции, но… я так разочаровался настоящим театра, его уже так давно не существует, что при всех обстоятельствах буду счастлив забыть о его существовании, а также забыть и самого себя. Уехав в деревню, буду называться Прозоровым (по маме), а Шаляпина не надо. Был да сплыл».
В конце февраля 1938 года врачи определили, что Шаляпин болен лейкемией, злокачественным заболеванием крови. Два переливания крови не помогли, от третьего отказались… 10 апреля его навестила чешская певица Э. Брожова, он шутил: «Знаете, у человека, кровь которого мне собирались перелить на третий раз, фамилия Шьен (по-французски – пес). Этак я мог бы начать в опере не петь, а лаять…»
Навестивший в эти дни Рахманинов пообещал написать книгу, «темой которой будет Шаляпин». Бунин вспоминал: «В последний раз я видел его месяца за полтора до его кончины – навестил его, больного, вместе с М.А. Алдановым. Болен он был уже тяжело, но сил, жизненного и актерского блеска было в нем еще много. Он сидел в кресле в углу столовой, возле горевшей под желтым абажуром лампы, в широком черном шелковом халате, в красных туфлях, с высоко поднятым надо лбом коком, огромный и великолепный, как стареющий лев. Такого породистого величия я в нем прежде никогда не видал. Какая была в нем кровь? Та особая севернорусская, что была в Ломоносове, в братьях Васнецовых? В молодости он был крайне простонароден с виду, но с годами все менялся и менялся».
Последние дни Федору Ивановичу впрыскивали морфий. 12 апреля 1938 года в 17 часов 15 минут Федор Иванович скончался.
Сотни, тысячи парижан, русских, французов, иностранцев, оказавшихся в Париже, прощались в эти дни с великим русским актером и певцом. 18 апреля похороны состоялись на кладбище Батиньоль.
