Кристиан Бейл - Смертельный гамбит. Кто убивает кумиров?
— А ты думал, что только девушки через постель добиваются своего?
Я выругался.
— Ничего, ничего, может быть, ты ей еще не понравишься, хотя, — окинул меня оценивающим взглядом, — скорее всего, готовься быть джентльменом.
Вот, собственно, в таком «приподнятом» настроении я и прибыл в Австрию. Сидя в крошечном кафе, ждал, когда на встречу придет человек, которого мне порекомендовали в Париже в одном закрытом обществе любителей псовой охоты. Я не вдавался в подробности «неразглашения правил и рекомендаций», но понял: собачки там охотятся не только за зайцами или оленями. Но мне было сказано молчать, и я молчал. В конце концов, мой интерес был связан исключительно с Францем Фердинандом.
— Здравствуйте, — я взглянул на подошедшего мужчину и приподнялся, отвечая на рукопожатие. Он представился:
— Орлов, Андрей Игнатьевич.
— Бейл Крис. Присядем?
Орлов оказался совершенно непохож ни на одного из своих прославленных предков. Сутуловатый. Кряжистый. И лишь в глазах величие старинного дворянского рода. Вздохнув, я подумал: «Вот тебе и дворяне.» Мы заказали кофе, пару пирожных, и я как-то сразу перешел к делу без привычной своей застенчивости по поводу того, что общаюсь с особой дворянской крови.
— Андрей Игнатьевич, — с трудом выговорил я сложное имя, — когда я читал переписку Черчилля, там вскользь была упомянута легендарная охота в духе
Франца Фердинанда. В Париже мне порекомендовали вас как авторитетного специалиста в области псовой охоты, в частности той, что увлекала эрцгерцога.
Собственно, я не очень рассчитывал на подробный рассказ, наивно полагая, будто архив действительно полностью уничтожен, а что удалось спасти, то не будет продаваться простому репортеру. И я ошибся.
— Людей травили собаками. — без предисловия начал Орлов. Голос у него был глуховатый, глубокий, приятный на слух. Я сразу вспомнил ночных диджеев, которые умудрялись развести на откровенность одним лишь голосом. — Нанимали всяческое отребье, готовое за медную монету хоть сдохнуть, и спускали свору. Основное требование — умение быстро бегать.
Их специально проверяли — были на службе у эрцгерцога люди, получавшие жалованье именно за то, чтобы охота получилась увлекательной. Для охотников, разумеется. Жертв очень часто потом хоронили. Да кто будет искать бродягу, до которому ни единой живой душе дела нет?
Чаще всего выезжали по пятницам. Гостей в имении собиралось много, никто не хотел отказывать. Хотя, судя по всему, многие были против такой забавы. Что ни говори, но люди есть люди, из некоторых даже собаками сочувствие не вытравишь. Хоть к крепостным, хоть к ровне. Кое-кто школы для детей своих дворовых открывал. Пытался как-то учить, врача содержал опять же. Особенно это касалось женщин. Часто они находили в этом самореализацию. Иные даже гордились своей ролью деревенских просветительниц. Правда, Франц не приглашал на такие охоты женщин. Хоть в этом была доля его благородства. А может, просто не хотел слушать бабий визг, кто знает. Эрцгерцог позаимствовал забаву у одного русского приятеля. Приятелю на тот момент было лет эдак шестьдесят, и он помнил еще времена крепостного права в России.
Специально не приглашал, но некоторые все же приезжали сами. В изящных амазонках от лучших портных, некоторые из них получали от такой охоты настоящее удовольствие. Возвращались с представления раскрасневшиеся, довольные, не отказывались от поднесенной рюмки.
— А ваш предок? Все-таки охота, азарт? Или он отворачивался? — съязвил я, не удержавшись. И получил по заслугам.
— Почему отворачивался? Отворачиваться было нельзя. Отвернешься, покажешь слабость — все. Хотя некоторым терять было нечего. Ему — было.
Мой собеседник на этом в тот день беседу и закончил. Вероятно, не понравилось ему, что я все же не очень учтиво о его предке высказался. Пришлось звонить и извиняться. «Вот, — думаю, — упрямый русский медведь!» А он еще паузу держал — ждал, пока я слова подбираю. Но на встречу прийти согласился. И теперь я уже решил, что не буду ничего лишнего ему говорить: норов у русского потомственного дворянина, оказывается, был весьма крут.
Предполагаю, Орлову самому информация об охоте покоя не давала, и он хотел ее использовать как-то, да не знал, как. Решил, что я обязательно помогу ему придумать что-нибудь. Вечер Андрей Игнатьевич выбрал удачный, что и говорить — разразилась последняя в этом году гроза, ливень хлестал в окно, создавал ту самую атмосферу «страшного рассказа».
— Свора большая была? — навожу на животрепещущую тему.
— Тридцать борзых. И все как подбор — Франц любил и берег собак пуще, чем кого-либо из людей.
— Все же мне не верится в такую забаву. Неужели вот так все запросто: собаки, выезд — и люди, которых в любой момент могут задрать, пристрелить, в конце концов?
— Вы хотите, чтобы я вам описал подробности, — кивает, даже не утруждая себя вопросительной интонацией. — Ну что ж, будут вам и подробности. Знаю ваш журналистский хлеб — вам бы только чего погорячее, разве нет?
Мне оставалось лишь скромно смолчать, и, видимо, мой собеседник этим удовольствовался.
— Выезд назначался на утро. Еще с вечера собирались у эрцгерцога. Обычный вечер. Тихий, почти домашний, если не считать количество гостей. Карты. Сигары. Немного шнапса. Никаких излишеств.
Франц, судя по записям Орлова, был аккуратистом. Не любил расхлябанности, необязательности — того, что сейчас мы называем раздолбайством. О слабости же как явлении человеческого характера и речи не было. А состояние похмелья он считал именно что слабостью.
— Все когда-нибудь случается в первый раз. Вот и предок мой когда-то впервые попал на такую охоту. А знаете, новичкам никто не говорил, что за жертва. Называли человека, на которого потом спустят свору, зайцем, иногда — лисицей, если женщина. Но лисы бывали очень редко, буквально несколько раз за четыре года. Видимо, все же оставалось в эрцгерцоге что-то от благородного человека.
Упоминать перед охотой, на кого именно будет травля, запрещалось категорически. Говорить об особенностях охот у эрцгерцога в обществе — тоже. Общество Франца Фердинанда ценили многие, и прослыть человеком ненадежным, источником сплетен желающих не было.
Граф Орлов очень подробно описал свою первую охоту такого рода.
— Признаться, мне даже жаль, что у меня не фотографическая память няне смогу в точности воспроизвести для вас каждое слово. И куда больше сожалею, что дневник вместе со многими моими документами погиб в пожаре. Кому понадобилось поджигать мой дом, представления не имею. Никому зла никогда не делал. Завидовать мне не в чем — особенно больших денег не водилось. Видимо, есть люди, для которых причинить горе, боль другому — это уже повод для радости. Кстати говоря, эрцгерцог садистом не был. Скорее он был слишком азартным человеком, которому травля животного уже не приносила должного морального удовлетворения. Бледно. Обыденно. Скучно, в конце концов. Хотя я сам поклонник псовой охоты на лис, никогда не мог понять — в чем может быть радость травли человека, каким бы этот человек ни был. Но все по порядку.
