Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное
«Падали сумерки. Туманились дали…»
Падали сумерки. Туманились дали.
В углу дрожала чёрная тень.
Раздавались шаги и слова звучали.
Догорал нерасцветший день.
Что-то кончилось и вновь начиналось.
В воздухе мглистом веял дурман.
Что-то в дрожащей мечте прижалось
И унеслось в туман.
Плакали сумерки. Тени дрожали.
Я безнадёжно искала мечту.
День крылатый с улыбкой печали,
Звеня, уходил в пустоту.
28/ II, 1923. Сфаят
Ночь («Сплетались тени надо мной…»)
Сплетались тени надо мной,
Осеребрённые луною.
Опять всё тот же гость ночной
Вошёл и встал передо мною.
Мне стало страшно чёрных снов,
Мне страшно жуткого молчанья,
И понимала я без слов
Его тоску, его страданья.
Он уходил во тьму ночей
И был мне слышен стон железный.
То был проклятый звон цепей,
То был охрипший голос бездны.
Он говорил мне: «День далёк,
И вечно будет ночь немая».
И был ужасен злой намёк…
И тени падали, играя.
И долго различала я
В мечте заоблачной лазури
Бессильный шёпот небытья
И звон цепей, и холод бури.
Неудержимо темнота
Стремилась к жизни неизвестной,
И в вечность падала мечта,
И был ужасен холод бездны.
2/ III, 1923. Сфаят
Ночные чары («Ночь сверкает сомненьями чар…»)
Ночь сверкает сомненьями чар,
Закрывая в туманы и грёзы
Шёпот дня и волненья души,
И обычные мёртвые фразы.
Плачет ветер в тоске,
И сквозь дымку тумана.
Жгучей молнией вспыхнуло небо,
Будто огненный глаз
Заглянул, усмехаясь, в окошко.
Шевелятся ленивые тени
И дрожат в чёрном небе зарницы.
И сквозь чёрные ризы тумана
Обнажённые ветки деревьев,
Как усталые призраки ночи,
Шевелятся в туманном окне.
И на крыше стучит черепица,
Будто лязгают мёртвые кости,
Будто чёрные демоны бьются.
А в туманном углу
Кто-то чёрный во тьме притаился,
И мне чудится взгляд его долгий
И таинственный шорох.
Надо мной шевелятся виденья
И ночные мечты.
Вкруг меня заколдованный круг.
Я дошла до черты его мрачной,
Но её перейти не могу.
И сплетаются сонно дурманы,
И дрожат роковые сомненья.
Вдруг блеснул ослепительный свет
В моём тёмном окне,
И в холодных объятьях тумана,
Как навстречу мечте моей лунной,
В брызгах слёз и в обломках цепей
Предо мной промелькнуло лицо,
Только чьё — не пойму я!
Помню только улыбку его
И растерянный взгляд…
Промелькнуло мгновенье,
И оно пронеслось
С той же тихой, несмелой улыбкой
В роковые объятия ночи,
Может быть, навсегда.
И опять шевелились виденья,
И опять трепетали зарницы…
Ночь смеялась в окошко моё
И грозила мне чёрная вечность.
А в далёком углу
Кто-то чёрный дрожал и смеялся,
Безнадёжно далёкий и чуждый.
Только где-то в душе
Пробуждалась печальная радость
И какая-то нежная грусть…
И дрожали бесшумные тени,
И неслись роковые дурманы,
И туманные ветви деревьев
Шевелились в окне.
Было всё, как всегда,
Только стали больнее сомненья
И ещё безнадёжней желанья…
Трепетали в окошке зарницы
И бросали они, усмехаясь,
Свой мучительный огненный взгляд
В мою тёмную душу…
И смеялись они
Над холодными чарами ночи.
6/ III, 1923. Сфаят
«Издали пенье церковное слышится…»
Издали пенье церковное слышится.
С небом земля говорит.
В комнате сумрак холодный колышется,
Вечер мочит.
Радости солнца остались неведомы,
Скрылись в туман и печаль.
Вечно-покорные, тащимся следом мы
В вечную даль.
Давят какие-то мысли дурманные,
Давит молчанье земли.
Пенье священное, в святости странное,
Слышно вдали.
15/ III, 1923. Сфаят
«Я верю в то, что будет ночь…»
Я верю в то, что будет ночь,
Что всё уйдёт к мечте, к лазури,
Что день, звеня, умчится прочь,
И будет тьма, и снова бури.
Я верю в то, что цели нет,
Ни в чём, нигде, что жизнь — сомненья,
Что всё, чем так прекрасен свет, —
Один изгиб воображенья.
Я безнадёжно верю в то,
Что жизнь — уродливая шутка,
И всё красивое — ничто
Перед безверием рассудка.
15/ III, 1923. Сфаят
В церкви («У царских врат красная лампадка…»)
У царских врат красная лампадка.
От неё тонкие лучи.
Хор поёт нежно и так сладко.
Чуть колышется пламя свечи.
Вокруг всё тихо, всё веет тайной.
Немного жутко, пусто, темно.
О чём. — то шепчет ветер случайный.
Чёрная ночь смотрит в окно.
Всё тихо, тихо. Недвижны тени.
Над алтарём сплетенье лучей.
Недвижный в чёрном встал на колени
И тихо смотрит на пламя свечей.
В углу перед иконами святыми
Клубится ладан в неподвижной мгле,
Кто-то рядом шепчет святое имя,
И хочется мира на тревожной земле.
И чего-то страшно. В тоске безответной
Луч лампады пробежал и погас.
Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный,
Помилуй нас!
16/ III, 1923. Сфаят
Херувимская («В клубах ладана туманного…»)
В клубах ладана туманного
Ангел светел и могуч.
С недоступного, желанного
Уронил священный луч.
Все земные попечения
Потонули в тихой мгле…
Херувимов песнопения
Стали слышны на земле…
И душа в лазурь уносится,
В непонятную мечту…
Всё земное к небу просится,
За священную черту.
И пред вечностью задумчивой,
И пред ликом Божества
Льётся стон души измученной
В непонятные слова.
Всё в едином стоне ожило,
Всколыхнулось в песне слёз,
Всё, что было, что тревожило,
В беззакатность унеслось.
И печаль неотвратимая
Перед вечностью молчит…
Тишина неуловимая
В клубах ладана сквозит.
26/ III, 1923. Сфаят