Анатолий Чупринский - Маленькие повести о великих писателях
— О чем это вы шептались с моей Феклой? — спросила она.
Иван Андреевич, на всякий случаи, неопределенно пожал плечами.
— Не очень-то ей доверяйте, Иван Андреевич, — продолжила императрица, то ли в шутку, то ли всерьез. — Моя Фекла жуткая врунья. Соврет, недорого возьмет.
Фекла легко спрыгнула с рук Ивана Андреевича, отошла в угол залы и, бросая обиженные взгляды на императрицу, начала демонстративно выкусывать себе блох. Всем видом показывая, ей ничуть не стыдно своего не очень благородного происхождения.
— Сыграем в шашки, Иван Андреевич! — улыбнулась императрица.
«…Потерянный Алмаз валялся на пути;
Случилось, наконец, купцу его найти.
Он от купца Царю представлен,
Им куплен, в золоте оправлен
и украшением стал царского венца…»…
Принципиальная муза трагедии Терпсихора, действительно, еще тогда, на ступеньках особняка генерала Соймонова, навсегда распрощалась с сочинителем Крыловым. Ветреная же муза комедии Талия, оказывается, посещала писателя. И неоднократно. Правда, вначале втайне ото всех, инкогнито, так сказать. Чтоб без посторонних глаз. Потом, уже не стесняясь, не таясь, и наплевать ей было на условности.
Визиты лукавой Талии особенно, участились уже при правлении императора Александра Павловича. Атмосфера в обществе не то чтобы особенно изменилась. Но стало, как-то, посвободнее, что ли.
Результатом визитов смешливой Музы явилась комедия. И не одна.
На тринадцатой версте по дороге из Петербурга в Петергоф красовалась дача обер-камергера Александра Нарышкина.
28 июля 1806 года к ней подкатывали золоченые кареты с княжескими и графскими гербами. Еще бы! Только он, директор над театральными зрелищами, мог попотчевать своих гостей новой комедией, за несколько дней до ее представления в Петербурге.
По дорожке парка прогуливались двое. Все еще статный Иван Дмитриевский и элегантный Алексей Николаевич Оленин.
— Умная комедия, веселая, — кивал головой Дмитриевский.
— В нашем высшем свете говорят по-французски, думают по-французски, даже молятся по-французски, — вздохнул Оленин.
— Да-а… «Модная лавка», это нечто!
— Иван Андреевич себя еще покажет! — согласился Оленин.
Через неделю «Модная лавка» была поставлена на казенной сцене. Зрители буквально стояли в проходах, сидели даже в оркестре. Смех и аплодисменты сопровождали спектакль на всем его протяжении.
Иван Дмитриевский торжествовал. Его молодой друг Иван Крылов, наконец-то! стал знаменитым. Не проиграл и обер-камергер Нарышкин. Его тоже все поздравляли с театральной победой.
Алексей Николаевич Оленин пригласил отставного губернского секретаря Крылова на службу в Монетный двор. Должность не ахти! но она обеспечит сочинителя постоянным жалованием и даст возможность заниматься любимым делом.
Окрыленный успехом «Модной лавки» Иван Андреевич довольно стремительно написал свою версию «Русалки». В отличие от пышной и холодной оперы князя Шаховского, его сказочная «Волшебная опера» с былинными мотивами, с хорами, балетами и сражениями, была очень тепло встречена зрителями.
Но настоящей театральной победой Ивана Андреевича стала изящная, одноактная комедия «Урок дочкам».
Две барышни, Фекла и Лукерья, ненавистницы всего русского и ярые поклонницы всего французского, отправлены разгневанным отцом в деревню. К няньке, в глушь, в Саратов!
— В чем ваш интерес? Как одеться или как больше раздеться? Болтаете, как сороки на языке, который вам кажется французским, а в головах пустоты! — возмущается огорченный родитель.
В деревне лакей Семен, выдав себя за французского маркиза, довольно долго дурачит глупых барышень. К великой радости отца.
Премьера состоялась 18 июля 1807 года в Петербурге. На самом пике засилья «иностранщины» Иван Крылов отвесил увесистую оплеуху «высшему свету», бездумно и безрассудно поклоняющемуся всему только французскому.
Спектакль был восторженно встречен зрителями. И немудрено, ведь персонажи Крылова вылезали отнюдь не из чернильницы.
«Модная лавка» и «Урок дочкам» на долгие годы прочно вошли в репертуары русских театров. Стали подлинным его украшением.
Человек предполагает, Судьба располагает. Иван Андреевич уже планировал написать еще несколько подобных комедий. В голове его уже вертелись кое-какие замыслы, но…
Однажды в его скромное жилище, вместо легкомысленной, лукавой и даже ветреной музы Талии, явилась другая особа. Внешне строгая, но смешлива!. Рассудительная и легко увлекающаяся все необычным, волнующим, интересным.
Разумеется, это была муза Клио. Муза Истории. Хлебом ее не корми, дай послушать россказни дней давно минувших. Или любую небывальщину. Из тех же дней.
Муза Клио прямо с порога заявила, пришла всерьез и надолго. Если не навсегда. Спорить с незаурядной женщиной, тем более Музой? Кто рискнет? Она ведь и разгневаться может.
И Иван Андреевич покорился. И никогда не жалел об этом.
Еще отец, Андрей Прохорович собирал и коллекционировал редкие книги. Одной из них «Притчи Ззоповы на латинском и русском языке» изданной в Амстердаме в 1700 году, (когда Петр Великий еще не основал Санкт-Петербург!), Ванечка зачитывался в детстве. Потом, в юности прикоснулся и к лафонтеновским маленьким сокровищам.
Теперь же, став зрелым человеком, под давлением музы Клио, он задумал переложить одну из них на родной язык.
Басня «Ворона и лисица» была напечатана в журнале «Драматический вестник». К большому изумлению самого издателя, князя Шаховского ожидавшего от Ивана Андреевича чего угодно, (стихов, комедий, статей), только не басен.
Над переводом этой басни трудились в свое время Тредиаковский и Сумароков. Но Крылов не соперничал, не жаждал личной славы.
К своему литературному дару Иван Андреевич относился, если не критически, то довольно прохладно.
— Рад бы на Олимп, да талант не пускает! — усмехался он, полагая, что до великих Эзопа и Лашонтена ему как до звезды.
Счастливим смехом заливалась любопытная, любознательная Клио. Поскольку ее трудами теперь в «Драматическом вестнике» басни Ивана Андреевича появлялись постоянно, систематически. Превращаясь из тонкого ручейка в бурный поток.
Во втором номере были помещены две из них — «Дуб и трость», «Лягушка и Зол».
В шестом — «Ларчик», первая оригинальная басня Крылова.
В двенадцатом — «Обезьяны», «Лев на ловле».
В шестнадцатом — «Парнас»…
Поток все нарастал. В Петербурге и Москве только и разговоров было, что о новых баснях Крылова. В светских салонах уже считалось дурным тоном не знать хотя бы одной из них наизусть.
