М. Рузе - Роберт Оппенгеймер и атомная бомба
Федерация американских ученых сразу же обратилась с протестом против «официального остракизма, которому подвергают выдающегося гражданина и ученого, долгое время являвшегося конфиденциальным советником на заседаниях правительства». Федерация подчеркивала, что предъявление Оппенгеймеру обвинений в связи с его позицией по вопросу о водородной бомбе может привести к нежелательным последствиям: если отныне правительственный консультант может рассматриваться как подозрительная личность лишь на основании того, что мнение, которое он высказал в ответ на официальный запрос правительственных учреждений, не нравится этим последним, ученые должны будут пересмотреть возможности своего сотрудничества с государственными учреждениями.
Административный совет Института перспективных исследований в Принстоне даже не ждал исхода дебатов, чтобы продемонстрировать свою солидарность с Оппенгеймером; 15 февраля совет единогласно подтвердил Оппенгеймера в его должности директора института. Льюис Страусс был членом административного совета; он покинул заседание за сорок пять минут до голосования под предлогом, что ему необходимо успеть на поезд в Вашингтон.
В последующие годы международный престиж Оппенгеймера неуклонно возрастал и, если так можно выразиться, «очищался». Человек, заслуживший титул «отца атомной бомбы», стал символом ученого, который старается понять свою ответственность перед современным миром и принять ее во всей полноте. В своих статьях и лекциях Оппенгеймер постоянно возвращается к проблеме взаимоотношений между наукой и обществом.
Параллельно с административной деятельностью в Принстонском институте Оппенгеймер возобновил исследовательскую работу. Он представлял Международное агентство по атомной энергии на конференции по физике высоких энергий в Рочестере (Соединенные Штаты). Там он председательствовал на коллоквиуме, посвященном сильным взаимодействиям между мезонами и нуклонами.
Нуклоны – это частицы (протоны и нейтроны), входящие в состав атомного ядра; пи-мезоны – это частицы, масса которых занимает промежуточное положение между массой электронов и массой нуклонов, а точнее, их масса в 273 раза превышает массу электрона. Существование пи-мезонов было теоретически предсказано знаменитым японским физиком Юкавой еще, в 1937 году, но практически их сумели обнаружить только десять лет спустя. Юкава исходил из предположения, что электростатические силы, которые связывают отрицательно заряженный электрон с положительно заряженным протоном, могут быть представлены как постоянный обмен электромагнитными волнами – фотонами – между электроном и протоном. Точно так же неизвестные силы, обеспечивающие связь нуклонов в атомном ядре, должны были представлять собой постоянный обмен частицами между нуклонами. Юкава высчитал массу этих частиц (он назвал их мезонами), используя принципы квантовой механики. Он нашел, что мезон должен обладать массой, примерно в триста раз большей, чем масса электрона, и это оказалось весьма близко к цифре, определенной позднее опытным путем.
В современных мощных ускорителях получают пи-мезоны (существуют и другие мезоны, о которых мы не будем говорить) в результате бомбардировки ядер протонами, разогнанными до больших скоростей. Полученный пучок пи-мезонов направляют на мишень, как правило водород, и по их взаимодействию с ядрами мишени судят о строении этих ядер. На коллоквиуме, который Оппенгеймер возглавлял в Рочестере, обсуждались последние результаты, полученные исследователями при работах в этом направлении, поскольку такой метод признан наиболее современным средством познания процессов, совершающихся в глубинах материи, внутри атомного ядра.
Оппенгеймер неоднократно ездил за границу, где читал лекции или принимал участие в философских диспутах. В 1958 году он приезжал в Париж и прочел ряд лекций в Сорбонне. Французское правительство наградило его орденом Почетного легиона. Андре Жорж на страницах «Фигаро» так описывал свои впечатления от множества информаций и фотографий, появившихся в парижской печати: «Хотя в какой-то мере фотографии, сделанные при помощи лампы-вспышки, изменяют и искажают образ, мне удалось подметить на его лице слишком много отпечатков, наложенных последними четырьмя с половиной годами – годами тяжелых испытаний. Его голубовато-серые глаза, когда-то самые яркие, самые блестящие в мире, теперь потускнели, помертвели, под ними появились круги. Две глубокие морщины прорезали его лицо от углов рта к носу. Мне также показалось, что он чаще, чем ранее, изъяснялся только по-английски. А ведь он знает французский язык весьма неплохо, и хотя говорит по-французски медленно, как бы раздумывая, его словарный запас богат, а речь полна нюансов. Все согласны с тем, что Оппенгеймер утомлен и опечален. За благородство приходится расплачиваться. И как не вспомнить прекрасные слова скандинавского писателя Карина Микаэлиса: «Отпечаток, наложенный временем на лицо человека, лучше всего показывает, как этот человек потратил свое время».
VI. Ученый и общество
Как представляются сейчас взаимоотношения между современной наукой и культурой? Между ученым и обществом? Вот проблемы, к которым постоянно возвращается мысль Оппенгеймера. И можно сказать, что жизнь Оппенгеймера подтвердила серьезность этих проблем.
Он часто настаивает на следующем положении: все возрастающие абстрагированность и специализация отраслей науки вырыли не существовавший ранее ров между ученым и другими членами общества, а подчас даже между ученым и его коллегами, работающими в других областях науки. Сама наука, как таковая, перестала быть вещью для всех, особенно же те ее отрасли, где единственно возможным языком стал язык математической абстракции. Ньютон или Галилей мог донести свои открытия до любого современника: в ту эпоху каждый образованный гражданин мог ценой небольшого усилия составить себе правильное представление о существе последних научных достижений, и это усилие обогащало его, повышало общую культуру. Сегодня никто, кроме физиков, не может до конца понять ни Эйнштейна, ни Шредингера. Правда, армия популяризаторов пытается рассказать привычным для всех языком о достижениях современной физики; но Оппенгеймер считает, что все эти попытки обречены на провал и причина такого положения кроется в самой сути вопроса. Оппенгеймер даже категорически утверждает, что ему никогда не доводилось услышать предназначенного для широкой публики популярного изложения квантовой теории или теории относительности, которое способствовало бы какому бы то ни было повышению уровня общей культуры слушателей. Даже тем, кто не разделяет пессимизма Оппенгеймера, Следует признать его заслугой то, что он в столь ясных выражениях ставит на обсуждение одну из наиболее важных проблем нашего времени.
