Соломон Штрайх - Ковалевская
Именно за это, отмеченное Марксом, стремление Коммуны добиться освобождения труда, за подчеркнутый Лениным характер Коммуны, как народного, рабочего правительства, буржуазно-республиканские контрреволюционные версальцы мстили парижскому пролетариату. После того, как Париж был, по выражению Ковалевского в его письме к брату, продан версальцами пруссакам, Владимир Онуфриевич с женой снова поспешили в столицу Франции. Пришлось выручать не только Анну Васильевну, но и Жаклара. Версальцы праздновали победу «законности и порядка». Кровь коммунаров заливала улицы Парижа и его предместий. Буржуазная французская республика укреплялась при содействии Бисмарка и Мольтке. Контрреволюционный республиканец Тьер и свирепый убийца генерал Галифе устроили парижскую «кровавую неделю» (около 30 000 «казненных»). Несколько лиц, которых принимали за Жаклара, были расстреляны версальцами. Но Жаклар был арестован спустя две недели после окончательного усмирения восстания, когда первая горячка убийств уже прошла. Поэтому его не расстреляли на месте, а оставили для публичной казни. Сидел он в тюрьме в самых ужасных условиях.
С. В. Ковалевская и Ю. В. Лермонтова (1871 г.)
А. В. Корвин-Круковская (1865 г.)
Отправляясь с Софьей Васильевной в Париж, Владимир Онуфриевич имел в виду свою научную работу, но трагедия, коммунаров занимала его помыслы, мешала работать, меняла планы. В письме из Парижа от 11 июня Ковалевский сообщает брату о положении Жаклара и Анны Васильевны и о своем решении сопровождать мужа Анюты в ссылку. Готов для этого отказаться даже от палеонтологии. «Пишу тебе, как видишь, опять из подлого Парижа, из которого нам и выезжать-то никогда не надо было. Жили мы в Берлине смирно, вдруг пришло известие о взятии Парижа; стали беспокоиться, затем письмо от Анюты, что все благополучно и что они оба, т. е. она с мужем, успели скрыться; вдруг через день новое письмо, что он взят и что ему предстоит, если не расстреляние, то ссылка; конечно, в тот же день мы поехали в Париж и приехали очень кстати, так как уже на дороге прочитали в газетах, что и Анюта тоже арестована; последнее к счастью оказалось пока несправедливым, хотя полиция охотилась за нею и взяла Андрэ Лео; в этом положении Анюта, конечно, не могла быть полезной, и потому мы ее как можно скорее выпроводили вон из Парижа, а сами остались здесь хлопотать о нем.
Я вчера был в Версали, где он содержится; не мог получить свидания, но сегодня получил; сомнения нет ни малейшего что он будет сослан; куда — неизвестно; вероятно, в Новую Каледонию. Положение теперь вот каково: Анюта, конечно, последует за ним, но так как его повезут вместе с другими ссыльными на транспортных судах вокруг мыса Доброй Надежды, то Анюте надо будет ехать одной, что, я думаю, невозможно.
Софа рвется ехать с нею, что, я думаю, нелепо, потому что это помешает ей кончить свои математические занятия и выдержать экзамен, а это, вероятно, может случиться через шесть или восемь месяцев; очевидно сама сила обстоятельств говорит, что сопровождать Анюту через Суэц, Цейлон и Мельбурн придется мне; кроме того, так как я человек свободный, то мне и придется поселиться с ними в Новой Каледонии, а Софа, выдержавши экзамен в Берлине, приедет к нам туда.
Видишь ли, дорогой друг мой, какой странный оборот приняли дела; но иначе, рассудя строго, поступить невозможно, Софа и Анюта стали совсем мне родными, так что разлучиться с ними будет невозможно… Еще один важный вопрос: через 6 или 8 месяцев Софа хочет присоединиться к нам; если тебе доставят деньги на проезд, согласишься ли ты привезти ее в Новую Каледонию? Напиши обо всем этом обстоятельно. Суд еще не начался, и, по всей вероятности, раньше пяти месяцев или четырех нам не придется уезжать; значит, мы можем очень обстоятельно списаться по этому предмету».
Слух об аресте русской коммунарки был широко распространен в Париже. Интересовался им, и секретарь русского посольства в Париже Обрезков, который писал главному начальнику царских жандармов, графу П. А. Шувалову про Анну Васильевну, как про «мегеру», «достойную супругу некоего Жаклара, отмеченного среди начальников-коммунаров своей кровавой натурой»; о ней говорится, что она была «замешана в насилиях Коммуны, в арестах и последних неистовствах сопротивления». Обрезков злорадствует по поводу ошибочного известия о том, что жена Жаклара «несколько дней спустя после ареста ее мужа перевезена в Версаль, где эта вполне подходящая друг другу пара ждет своей участи; она, вероятно, найдет утешение в своем близком вдовстве в Новой Каледонии, пенитенциарную колонию которой предназначено заселить петрольщицами», т. е. поджигательницами, как буржуазное республиканское правительство называло коммунарок.
Царское правительство не только сочувствовало разгрому Коммуны, но приняло также меры, чтобы участники ее не могли как-нибудь проникнуть в Россию. Немедленно после кровавой победы Тьера и Галифе, 6 июня 1871 года, правительство императора Александра II разослало всем пограничным русским жандармским управлениям соответственный циркуляр. «Имея в виду, — сообщалось здесь, — что с подавлением восстания в Париже многие из зачинщиков и участников совершенных там преступлений будут стараться спастись бегством от заслуженного наказания… государю императору благоугодно было повелеть… принять самые действительные меры к невпуску в наши пределы подобных личностей, к какой бы национальности они ни принадлежали, и к задержанию тех из них, которые пытались бы тайно проникнуть на территорию империи». Пограничным жандармам «предписывается о всех лицах, которые ими задержаны будут, не передавая этих лиц в ведение местной полиции, тотчас уведомлять по телеграфу III отделение» для дальнейшей расправы.
В поисках путей для спасения Анютиного мужа Ковалевские решили вызвать в Париж В. В. Корвин-Круковского, которому тогда было свыше 70 лет от роду, надеясь с помощью царского генерала кое-чего добиться у французского буржуазно-республиканского правительства. «К 1 июля приехали с той же целью родные из Питера, — писал Владимир Онуфриевич брату, — и мы живем теперь здесь вчетвером и кое-что успели сделать для облегчения его (Жаклара) участи. Рассказов у меня есть для тебя десять томов». Есть несколько различных версий о том, как удалось Жаклару спастись от мести версальцев. Шведская писательница А. Ш. Леффлер сообщает, со слов Софьи Васильевны, что В. В. Корвин-Круковский использовал для этого свое давнишнее знакомство с Тьером, который будто бы дал генералу понять, что бегство его зятя можно устроить при переводе из одной тюрьмы в другую. Польская революционерка М. В. Залесская-Мендельсон, также на основании рассказов Софьи Васильевны, пишет, что «отец Анюты, любезно принятый Тьером, устроил Жаклару побег с согласия властей». Француз Оливье Пэн в статье «Бегство коммунаров из Парижа», напечатанной в русском журнале «Слово» за 1880 год, когда там сотрудничал и Жаклар, сообщает, что побег последнего устроила его сестра вместе с одним приятелем ее мужа. Все эти версии не исключают одна другую.
