Африкан Богаевский - Ледяной поход. Воспоминания 1918 г.
От позиции большевиков было несколько десятков шагов. Они заметили наше движение, и пули роем засвистали над нами, впиваясь в тела убитых. Лежа рядом с павшим командиром, я слушал свист пуль и тихий доклад его заместителя о боевом дне…
К ночи с 29 на 30 марта наше положение было такое: генерал Марков занимал артиллерийские казармы и укреплялся там под сильным огнем противника; моя бригада (фактически Корниловский полк, сильно потрясенный) оставалась на прежних позициях, подавленная большими потерями и смертью командира полка; Партизанский полк, разбросанный в разных местах, был не в лучшем состоянии; о втором батальоне, вместе с командиром полка ворвавшемся в Екатеринодар, не было никаких известий; конница генерала Эрдели отходила к Садам.
К большевикам, видимо, подошли подкрепления. Их огонь не ослабевал.
Утром привезли на ферму тело Неженцева. Корнилов вышел к нему, долго в тяжелой задумчивости смотрел на него, перекрестил и поцеловал, как погибшего родного сына…
Эта смерть сильно поразила его. Нередко в этот день среди разговора он говорил собеседнику: «Неженцев убит… Какая потеря…»
На другой день он сам отошел в лучший мир.
Действия генерала Казановича в ночь с 29 на 30 марта представляют собой замечательный эпизод, редко случавшийся даже в богатой приключениями гражданской войне.
Сбив цепь красных и преследуя ее, он сообщил о своем успехе Кутепову, мимо участка которого проходил, и просил его атаковать одновременно с ним, уведомив об этом Маркова.
Вот как описывает этот эпизод сам генерал Казанович:
«Не видя впереди никакого движения, я решил, что настало время двинуть мой 2-й батальон, составлявший последний резерв на этом участке. Послав соответствующее приказание с последним оставшимся при мне ординарцем, я, как только батальон поравнялся с курганом, стал во главе его и быстро повел к оврагу. Противник встретил нас бешеным пулеметным огнем, но, по счастливой случайности, прицел был высок: заходящее солнце светило в глаза большевикам, все пули летели через наши головы, что очень ободрило людей. На дне оврага я увидел старых знакомых елизаветинцев. „Здесь лежит тело убитого командира Корниловского полка, и мы не знаем, что нам делать“. Так я узнал о смерти боевого товарища, с которым мы сражались бок о бок в стольких боях…
– Идите со мной в Екатеринодар.
После некоторого колебания ко мне присоединилось около 100 елизаветинцев. Еще короткая вспышка огня при подъеме из оврага – и противник, бросив свои выдвинутые вперед окопы, бежал к самой окраине города.
Между тем начало смеркаться, я не знал, как далеко продвинулись части генерала Маркова. Опасаясь попасть под огонь своих, я приказал всем офицерам при дальнейшем движении возможно чаще повторять слово „партизаны“, крича: „Вперед, партизаны“, „Равняйсь, партизаны“ и т. п.
Действительно, скоро правее нас от казарм Екатеринодарского полка послышался оклик: „Что за партизаны?“ – „Партизанский полк, здесь генерал!“
Ко мне подошел полковник Кутепов, командовавший левым участком генерала Маркова, состоявшим из перемешавшихся во время атаки людей Офицерского и Кубанского стрелковых полков. Я спросил, где генерал Марков, и получил ответ, что он пошел к своему правому флангу на участок генерала Боровского. Сказав полковнику Кутепову, что я сейчас атакую окраину города и проникну в глубь его по ближайшим улицам, я просил атаковать вслед за мной и правее меня; эту просьбу я просил передать и генералу Боровскому и их общему начальнику генералу Маркову. Полковник Кутепов обещал атаковать, как только я ворвусь в город.
Построив в первой линии свой 2-й батальон и 2-ю сотню 1-го батальона, взятую мною с участка Корниловского полка, а в затылок им елизаветинцев (обе линии в сомкнутом развернутом строю), я нацелил их по указаниям офицеров, уроженцев Екатеринодара, и повел их в атаку. После беспорядочной ружейной стрельбы большевики, залегшие на самой окраине города, разбежались, и мы вступили в какую-то улицу (как потом оказалось, в Ярмарочную). Осматривая боковые улицы, мы продвигались в глубь города, не встречая более сопротивления; попадались одиночные большевики, принимавшие нас в темноте за своих, их ловили и тут же приканчивали. При дальнейшем движении стали встречать разъезды, по первому из них кто-то выстрелил, и он благополучно ускакал; затем я запретил стрелять, и следующие разъезды мы подманивали к себе, называя известные нам большевистские части. Всего мы переловили таким образом 16 всадников; добыл и я себе отличного коня под офицерским седлом вместо клячи, на которой я до сих пор ездил.
При осмотре казарм, расположенных на Ярмарочной улице, оказалось, что в них содержится 900 пленных австрийцев. Узнав, что их окарауливает команда, поставленная еще кубанским правительством до занятия города большевиками, я приказал унтер-офицеру продолжать караулить пленных и поддерживать среди них полный порядок, а одному из наших офицеров приказал расписаться в книге. На другой день Корнилов сделал мне упрек, что я не вывел пленных немедленно из Екатеринодара: среди пленных могли оказаться чехо-словаки, пригодные для пополнения нашего батальона, но я тогда еще не знал, что Екатеринодар не будет взят…
Между тем стрельба на участке 1-й бригады стихла, орудие, стрелявшее с самой окраины города по этому участку, также прекратило огонь, я был уверен, что мои соседи справа также продвигаются по одной из ближайших улиц, а потому приказал от времени до времени кричать: „Ура генералу Корнилову!“ – с целью обозначить своим место моего нахождения.
Продвигаясь таким образом, мы достигли Сенной площади. Оставив половину моего отряда с одним пулеметом на углу Ярмарочной улицы, а другую половину с другим пулеметом (при мне был один пулемет Максима и один Кольта) расположил на юго-западном углу площади. В таком положении я решил ожидать подхода частей 1-й бригады с тем, чтобы после передачи им Сенной площади идти согласно приказу на городское кладбище, куда и притянуть свой 1-й батальон и Корниловский полк. Все было тихо. На площади стали появляться повозки, направляющиеся к позиции противника. Преимущественно это были санитарные повозки с фельдшерами и сестрами милосердия, но попалась и одна повозка с хлебом, которой мы очень обрадовались, несколько повозок с ружейными патронами, и, что особенно ценно, на одной были артиллерийские патроны. Между тем ночь проходила. Встревоженный долгим отсутствием каких-либо сведений о наших частях, я послал по пройденному нами пути разъезд на отбитых у большевиков конях под командой своего ординарца сотника Хоперского (китайца по происхождению, вывезенного донцами мальчиком из Маньчжурии), приказал ему явиться генералу Маркову или полковнику Кутепову, доложить, что я занял Сенную площадь, и просил ускорить движение.
