Анатолий Отян - Всё Что Есть Испытаем На Свете
Леонардо да Винчи, но это будет много позже, а то было первое и очень яркое и запоминающееся. От видения такого искусства ощущаешь себя лучше, становишься другим.
"И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал", – написал А.С. Пушкин, и лучше пока никто не сказал о назначении искусства.
Вечером мы сели в поезд и поехали на юг. Поезд собрали из довоенных старых ваагонов, правда, в неплохом состоянии. Народу набилось в вагон много и чем южнее мы ехали, тем становилось жарче внутри вагона.. В нашем вагоне ехали два молоденьких лейтенанта, отправляющиеся в часть после училища и они, по сути, ещё также как и мы, не вышли из мальчишеского возраста. Мы вылезали на крышу вагона, там было прохладней от набегающего воздушного потока, мы бегали по крышам вагонов, перепрыгивая с одного на другой. Наши лица становились чёрными от таких прогулок, потому состав тянул паровоз, такой же старый как и вагоны. Дым попадал и внутрь вагонов, всё было липким и грязным от дыма.
От Москвы до Орска с нами в купе ехала девушка, окончившая химический техникум. Я не мог оторвать от неё взгляд, такая она была красивая. Высокая блондинка с толстой светлой косой до пояса(тогда ещё не красили волосы), голубые как летнее небо глаза на белом одухотворённом лице иконописной красавицы с прекрасной осанкой, и в тоже время скромная и простая девочка произвела на меня впечатление, сравнимое с впечатлением от знакомства с Сикстинской мадонной. Но это моё знакомство с ней было таким коротким, что я не успел нею увлечься (наверное не созрел ещё), но попрощавшись, не забыл её образ до сих пор.
Мы ехали долго, поезд шёл без расписания, пропуская вперёд себя и скорые, пассажирские и товарные поезда, останавливаясь на всех разъездах, что давало нам дополнительную возможность покупать у местных жителей продукты. Когда поехали южнее Оренбурга, тогда ещё
Чкалова, казашки или башкирки продавали кислое молоко, кумыс. Мы, смеясь их спрашивали, от какой кобылы молоко, белой или чёрной, и они плохо говоря по-русски отвечали нам: "Белий синок, белий" Мы, довольные своим незатейливым шуткам смеялись, как смеялись надо всем, казавшимся нам смешным, покупали кумыс, хорошо утолявший жажду, пили его, до носа перемазывая губы, а потом облизывали и были счастливы от всего увиденного и услышанного, а вернее всего, счастливы своей молодостью и радостью от жизни.
Проехали, наконец, озеро, называвшееся морем, Арал, тогда ещё подходящее прямо к железной дороге, а сейчас, через 50 лет, уничтоженное людьми. Казахи приносили в вагон сушёную рыбу, продавали её тогда за копейки. Когда на следующий год, я ехал обратно, казах продавал мешок сушённой рыбы по цене буханки хлеба.
Мужчина купил рыбу, но казах потребовал назад мешок, тот сказал, что вынесет, зашёл в вагон, и мешок не вынес. Казах бежал за поездом, кричал: "Дай мешок, дай мешок", но тот мерзавец так мешок ему и не бросил. Нет предела человеческой подлости. И чем я становлюсь старше, тем больше понимаю, что не всякий "человек звучит гордо".
В то время, когда наш состав тянул паровоз, мы успевали, даже будучи в помещении вокзала, догнать свой вагон и стать на подножку.
Это превратилось в своеобразную игру. Приехали на станцию Арысь, я пошёл в вокзал. Когда состав тронулся, я по привычке, не торопясь, выбежал из вокзала и увидел, что поезд едет быстрее чем обычно. Я побежал изо всех сил, но мой вагон удалялся от меня. Я успел только ухватиться за последний поручень последнего вагона, но ноги мои болтались и обувью тёрлись по перрону. Я с трудом подтянулся и залез на подножку. Я ехал на подножке до следующей станции и потом перешёл в свой вагон.
Оказывается, что наш состав прицепили к тепловозу, который был мощнее и скоростнее паровоза.
Утром следующего дня мы были в столице Узбекистана, Ташкенте, который нас встретил жарой.
Золотарёв и я отправились к его тётке, проживающей в частном доме в Старом городе, который поразил нас тем, что окна почти не выходили на улицу, а если выходили, то были зарешёчены металлическими прутьями, и мы шли всё время возле глиняных стен и дувалов (глиняных оград) и только входные калитки, а в некоторых дворах и ворота, напоминали о том, что здесь живут люди. Кое где из-за дувал свисали ветки деревьев без плодов, а иногда с крупными маслинами. Иногда проходил одинокий прохожий, иногда проезжал всадник… на осле, которого я видел впервые Но особенно меня поразили сгорбленные старухи, с паранджей, закрывающей лицо. Мне казалось, что мы попали в средневековье "Тысяча и одной ночи", и сейчас появится человек из сказки "Али Баба и сорок разбойников" и будет проставлять крестики на калитках. Мы слышали, что во время войны правительство запретило носить паранджу, во избежание того, что под паранджёй могут скрываться шпионы.
Ни мощёной дороги, ни тротуаров здесь не знали никогда. Мы нашли необходимый нам номер дома, вошли во двор и услышали истошный крик ребёнка. Он очень долго кричал, как потом мы узнали, из-за того, что его укусил скорпион.
В этом дворе, в одной из квартир жила тётя Золотарёва. Мы спросили у кого-то где вход в её квартиру и когда постучали в приоткрытую дверь нам никто не ответил. Тогда Володя открыл дверь и мы зашли в комнату, в которой увидели странную картину. Вернее не картину, а две толстых женских ноги, оголённых выше колен и большую, прикрытую юбкой, пардон, задницу, обладательница которой, нагнулась к плинтусу и что-то там рассматривала или делала. На наше приветствие она не ответила потому что, наверное, ей было трудно даже дышать. Мы тихонько зашли сбоку и увидели, что она держит в одной руке раздвинутые пальцами ножницы и нацелилась ними на сидящую на плинтусе большую чёрную тварь напоминающую рака, но с задранным кверху, как у собаки лайки, хвостом, с турецким ятаганом (кривым ножом) на конце. Она изловчилась и схватила ножницами, как я догадался, громадного, сантиметров 10 в длину, скорпиона, и попыталась разогнуться, но не смогла. Она из под руки посмотрела на нас выпученными из-за напряжения глазами, и что-то выдохнула, вроде:
"Ну помогите!" Злот взял её под одну руку, а я зашёл с другой стороны и хотел взять под другую, но она в этот момент начала разгибаться, и рукой с ножницами и скорпионом в них провела возле моего лица. Я с такой силой отшатнулся, что ударился головой о стенку. Вовина тётка, а это была она нашла в себе силы шутить со скорпионом в руке: "Не ломайте мне стенку, молодой человек. И зачем мине нужна такая стенка, которая не спасает меня от фашистских скорпионов" Она при разговоре расслабилась, и скорпион освободился и упал на пол. Она закричала что мочи: "Держите его! Он убегает". То ли скорпион испугался её крика, то ли был ранен, но он побежал по кругу и не очень быстро. "Чего же вы стоите? Держите его!".
