Игорь Зотиков - Зимние солдаты
В нашей же семье все было по-другому. И именно папа после работы шел через двор на помойку с ведрами, полными отходов и кухонного мусора. Он медленно, чтобы не расплескать, нес ведра через двор мимо играющих в шахматы и домино мужчин, и стук костяшек прекращался. Все мужчины, прекратив игру, молча и презрительно смотрели на папу, и когда он проходил, кто-нибудь перебрасывал папиросу из одного угла рта в другой и говорил негромко:
– Нет, все-таки он не мужчина, как мы, а просто гнилой интеллигент!
И кто-нибудь добавлял:
– Да просто профессор кислых щей!
Гнилой интеллигент – широко используемое пропагандой тех лет словосочетание, выражающее презрительное отношение власти к интеллигенции.
Ребята нашего двора знали отношение своих отцов к моему и поэтому, хоть я и был с ними в хороших отношениях, говорили между собой, не стесняясь меня:
– Профессор кислых щей идет… Профессор кислых щей идет…
Я чувствовал себя ужасно. Ведь выражение «профессор кислых щей» было выражением высшей степени профессиональной некомпетентности, никчемности в нашем дворе, а я так гордился своим отцом… Не удивительно, что я хоть и дружил с ребятами двора, стоял от них чуть в стороне и знал, что моя и их дороги в жизни будут разными. Да и сейчас наши жизни вне двора проходили по-разному.
Как ни бедно жила наша семья в то время, но каждое лето мы снимали дачу, на которой Бабуся и мы с братом жили все лето, а родители приезжали на выходные. Обычно разговор о летней даче начинался уже с нового года. Сначала в том ключе, что надо экономить деньги, откладывать на дачу, а потом, где-то в конце марта – начале апреля папа начинал по выходным ездить за город, смотреть разные места, искать лучшее из возможных для нас. Система была такая: после того как место найдено, в очередной выходной оба родителя ехали смотреть его, окончательно договаривались о цене, папа платил задаток и получал расписку от хозяина, что дача сдана и расписка получена. Оставалось ждать лета. Обычно после хлопот по снятию дачи были хлопоты по отпусканию на волю птиц, которых мы держали в двух клетках, несмотря на тесноту нашего жилья, каждую зиму. У меня, как у старшего, была обычно более крупная птица, щегол, а у Жени, младшего брата, – чижик. Видимо, родители считали, что забота о птицах зимой и возможность весной торжественно отпустить их на волю были необходимы для нашего воспитания.
Мне кажется, что все места, где мы снимали дачи, были хороши, каждое по-своему. Первая дача, на которой мы жили несколько лет подряд, когда я учился в первых классах школы, была в деревне Мякинино и запомнилась мне больше всего. Мы жили на самом берегу Москвы-реки, высоком, песчаном. На другой стороне видна была деревья Павшино. От Москвы до Павшино всего полчаса езды. И каждый день к вечеру на железнодорожную станцию Павшино из Москвы с продуктами приезжал папа. Приехав, он шел минут двадцать до реки. Через реку был перевоз, около которого, обычно, ждали его мы с братом и мама или Бабуся. Если же лодки перевозчика почему-либо не было, то папа и другие мужчины снимали ботинки и брюки, поднимали их и продукты над головой и шли вброд. Канала Москва – Волга тогда еще не было, и Москву-реку в этом месте, в верховьях, еще до входа в город, взрослому человеку можно было перейти вброд, не замочив трусов.
Целыми днями мы были с мамой на пляже у реки. Купались, ловили с братцем мелкую рыбешку – пескарей, а мама, загорала она или купалась, присматривала за нами. Ведь даже я, старший брат, тогда еще не умел плавать, хотя уже учился и не боялся воды.
Помогаем строить папину дачу (1-й слева брат Женя, в очках папа, первая справа жена Валя)
Однажды со мной произошел такой случай. Мы с братом резвились и плескались в теплой, ласковой воде и потихоньку перемещались вниз по реке из-за быстрого течения. Мы ничего не боялись – на дне ровный песок, вода по колено взрослому человеку. И вдруг я почувствовал, что дно ниже по течению резко уходит вниз. Выгребаю изо всех сил ручонками против течения, пытаюсь упереться ножками в рыхлое, осыпающееся в глубину и затягивающее туда же ноги дно, и понимаю, что течение и переходящий в обрыв склон побеждают меня… Дикий ужас охватил мое сердечко. Я понял, что тону. Но мама, любимая мама была в воде и недалеко от меня выше по течению. Она все видела, все поняла, мгновенно, мощным броском удесятеренных сил догнала и вытащила меня, насмерть перепуганного, на мелкоту…
Очень быстро после этого случая родители научили меня, не скажу плавать, но держаться на воде.
Близко от нас, в двух-трех километрах вниз по течению, на берегу реки находилась деревня Строгино, которая сейчас стала уже частью города Москвы. На другой стороне реки, напротив Строгино, располагалось большое ровное поле – аэродром Тушино. И, наверное, поэтому вся наша жизнь на даче в Мякинино, начиная со второй половины июля, проходила под девизом подготовки к грандиозному авиационному параду и празднику в Тушино. Тяжело, но мы не роптали, ведь это была наша подготовка к походу в Строгино в день 18 августа.
Еда; одеяла, чтобы на них сидеть; тент с палками для него, чтобы спасаться от солнца – в этот день родители тяжело нагружались. Мы присоединялись к непрерывной цепочке паломников, направлявшихся в Строгино. И очень скоро я с замиранием сердца впитывал в себя и рев моторов истребителей, ведущих показательные воздушные бои и делающих фигуры высшего пилотажа; и картины массовых парашютных прыжков с огромных, медленно летящих четырехмоторных самолетов; и имитации воздушных налетов с взрывами бомб и грохотом стрельбы скорострельных зенитных пушек. Могли ли мы предположить тогда, что и семи лет не пройдет, и нам доведется увидеть и услышать все это в настоящей войне, а не на параде… Пока же мы весело и беззаботно радовались возможности побывать на празднике военно-воздушных сил.
Каждое лето мы наслаждались деревенской свободой, пропитываясь солнцем, витаминами и чистым воздухом, на дачах в разных местах Подмосковья. Но основное-то время года, когда мы с братом учились, а наши родители работали, мы проводили в Москве, во 2-м Лазаревском.
Сейчас я понимаю, что мама и папа изо всех сил старались сократить наши с братцем контакты с улицей и шли для этого на всяческие уловки.
Мама была учительницей химии в школе и была занята до вечера. Она всегда приносила мне много книг из библиотеки своей школы. И хотя я взахлеб читал книги Амундсена и Нансена о полярных путешествиях, но все, что там было написано, не возбуждало желания последовать за ними. Уж слишком героическими и нереальными казались их дела.
