Жак Бенуа-Мешен - Юлиан Отступник
Юлиан был прав, не открываясь навстречу каждому из вновь приходящих, потому что среди молодежи, с которой он общался в Афинах, было и некоторое число христиан, весьма далеких от того, чтобы симпатизировать ему. В частности, там был знаменитый Григорий Назианзин, который продолжал изучение философии и испытывал явную антипатию к своему товарищу по учебе. Внешне интеллигентный, но склонный к ненависти и раздорам, он следил за малейшими действиями Юлиана, занося их в свои записи и готовя втайне оружие против него. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть строки, которые хотя и написаны им спустя несколько лет, но относятся как раз ко времени пребывания Юлиана в Греции:
«Его нечестие не было заметно другим до тех пор, пока он не пришел к власти и не получил таким образом возможность делать все, что хотел. Что до меня, то я увидел его без маски в то мгновение, когда мы встретились в Афинах… Я смог увидеть его суть, как если бы обладал божественным прозрением, из-за явной неровности его характера и избытка восторженности. Я предчувствовал недоброе, видя, как он постоянно двигал шеей; как покачивал плечами наподобие того, как движутся две чаши весов; как он в экзальтации закатывал глаза, ходил неуверенным шагом, высокомерно задирал нос, смехотворными гримасами изображая презрение; как он неумеренно и судорожно смеялся. Он бессмысленно кивал или качал головой невпопад, говорил неуверенными и оборванными фразами, как если бы ему не хватало дыхания, задавал вопросы беспорядочно и неразумно, а отвечал туманно, и его ответы наталкивались друг на друга, как речи человека, начисто лишенного воспитания»94.
Если верить Григорию Назианзину, то Юлиан был всего лишь гримасничающим шутом, неуравновешенность которого могла свидетельствовать о душевной болезни. Однако этот портрет настолько изобилует черными красками, что трудно не почувствовать за ним желание очернить того, о ком идет речь. В лице Григория поднимала голову вся христианская оппозиция, и эта оппозиция преуспела в том, чтобы покрыть Юлиана таким потоком грязи, что память о нем оставалась осквернена в течение многих последующих столетий.
Впрочем, несмотря на всю несправедливость, портрет, написанный Григорием, не совсем ложен. В нем можно угадать некоторые черты характера Юлиана, о которых мы никогда не узнали бы, если бы могли судить лишь по описаниям тех, кто восхвалял его. Похоже, как справедливо отмечает Бидэ, что «некая нервозная застенчивость делала его поведение неловким и натянутым, а временами приводила к тому, что казалось проявлением претенциозной аффектации». Слишком глубоко травмировавшие его трагические события юности не могли не оставить следа. Эти обстоятельства способствовали развитию в нем чрезмерной эмоциональности и чувствительности человека с обнаженными нервами. Либаний, который везде пишет о нем только хорошее, замечает, что «среди многочисленных друзей, окружавших его в Афинах, он не мог произнести слова без того, чтобы на его лице не проступил стыдливый румянец». Он упоминает также «экстравагантные поступки, которыми принцепс порой демонстрировал свою любовь к друзьям»95. Полному неуверенности в себе, склонному к неожиданным выплескам эмоций и преувеличенному проявлению чувствительности Юлиану потребовалось еще немалое время для того, чтобы приобрести способность владеть собой, которой у него не было.
Впрочем, он сумел обрести ее, как только ему пришлось командовать армией. Пока же самообладания ему явно не хватало. И этот недостаток, степень которого он вполне осознавал, еще более усугублял его застенчивость.
Конечно, жизнь не щадила его. Она то возносила его к облакам, то низвергала в пучину отчаяния. Даже экстатическое состояние, испытанное им в Астакии, и откровение, полученное в Пергаме, остались всего лишь ослепительными, но быстро погасшими вспышками света. Как перевести эти исключительные мгновения в длительное состояние? Каким образом уравновесить свои эмоции и избавить душу от колебаний, размах которых столь широк, что грозит разорвать его на части?
XIX
После отъезда из Пергама Максим Эфесский советовал Юлиану не ограничиваться первым посвящением, а «продвигаться далее в познании Бога». Для обогащения опыта он рекомендовал ему обратиться к просвещенному элевсинскому иерофанту[9]. Теперь судьбоносный случай привел Юлиана в Афины. Элевсин находился совсем рядом с этим городом. Ничто не мешало ему отправиться в тайное святилище, одно из наиболее почитаемых в Греции наряду с Дельфами и Олимпией.
Однажды вечером Юлиан покинул Афины, выйдя через Дипилонские ворота. Он прошел по Священной дороге и достиг оливковой рощи, воспетой Софоклом. Там он остановился, чтобы передохнуть и дождаться рассвета. Когда первые лучи солнца позолотили вершины холмов, он вновь отправился в путь, вышел на берег Саламинского залива и вступил в священный храм Кибелы и Деметры, двух богинь плодородия. Этот храм, как и святилище Гекаты, представлял собой большую пещеру в скальном склоне96. Иерофант встретил его у входа в грот.
— Я ожидал тебя, сын мой, — сказал он Юлиану. Поскольку на лице Юлиана отразилось удивление, иерофант добавил:
— Чему ты удивляешься? Я знал о твоих заботах. Максим предупредил меня, что ты в Афинах. Я понял, что рано или поздно ты придешь сюда.
Юлиан внимательно вгляделся в лицо иерофанта и обнаружил в нем странное сходство со жрецом Гекаты. Это был тот же тип человека, исполненного спокойствия и величия.
Иерофант пригласил его принять участие в трапезе посвященных. Затем он отвел его в сторону, чтобы побеседовать наедине. Юлиан, называющий его в своих записках «Его Благость», смиренно поверил ему мучившие его проблемы.
— Гелиос велел мне следить, чтобы Путь был открыт, — сказал он. — Но как достичь этого?
— Боги оказывают тебе благодеяния, — ответил оракул. — Много раз они приходили, чтобы вырвать тебя из пропасти, в которой ты находился. И все же порой ты сомневаешься, что они с тобой. Почему ты не чувствуешь, что они поддерживают тебя в каждом твоем жизненном шаге? Они спасли тебя от смерти, они открыли тебе Истину, они снизошли на тебя, чтобы оживить твое внутреннее солнце, они позволили тебе приехать в Афины. Чего же еще ты от них хочешь? Ничто не происходит здесь на земле без вмешательства их воли. Но тебе, о Отмеченный Богами, следует позаботиться обо всем остальном.
— Я стремлюсь к этому всей душой, — отвечал Юлиан. — Но с чего мне начать?
— Следовать добродетелям.
— Каким?
— Благоразумию, воздержанию, силе и справедливости. Развивай в себе скромность и умеренность. Обуздывай свои порывы и не растрачивай себя понапрасну. В каком бы обличье боги ни являли свое присутствие, в виде ли голоса или дуновения, в виде огня или луча света, говори себе, что их появление просвещает умы и очищает сердца. В силу их присутствия посвященный становится воспреемником их воли. В Пергаме Гелиос сказал тебе: «Следи, чтобы Путь был открыт». А я повторяю тебе: «Поддерживай пламя». И это — одно и то же…
