Николай Ильин - Гвардейцы в воздухе
С первого же захода Зайцев, Кильдюшев, Макаренко и Мастерков зажгли на земле по одному Ю-52, а Штоколов и Попков сбили Ме-109Ф, пытавшийся взлететь из состава дежурной пары.
Со стороны железнодорожной насыпи начали бить зенитки. По приказу ведущего группы Мастерков и Сверлов немедленно атаковали их огнем своих пушек, загнали зенитные расчеты в щели. Повторным заходом наша пара атаковала расположенный в железнодорожной насыпи командный пункт аэродрома.
А тем временем Зайцев с оставшимися летчиками снова атаковали стоянки самолетов врага. Четыре захода сделали смелые гвардейцы. Все истребители без потерь вернулись домой, оставив на аэродроме до десятка уничтоженных самолетов врага.
Придя в землянку 1-й эскадрильи, Кильдюшев рассказывал, как при штурмовке они низко пикировали на самолеты противника и почти в упор расстреливали их.
- Аж ошметки от них летели, - говорил он о изрешеченных снарядами машинах с черными крестами. Летчики смеялись. А слово "ошметки" вошло в обычай летчиков и повторялось каждый раз, когда речь заходила об уничтоженной на земле или сбитой в воздухе машине неприятеля.
18 января Гартмашевка была освобождена нашими войсками. Под ударами советских танкистов, поддерживавших наступление 1-й гвардейской армии, фашисты поспешно бежали, оставив на аэродроме около четырех десятков исправных самолетов. А вскоре сюда перелетели бомбардировочный авиаполк подполковника А. Г. Федорова и группа истребителей нашей дивизии. На аэродроме летчики и техники стали свидетелями результатов зверской расправы, учиненной фашистскими головорезами над мирными беззащитными жителями Гартмашевки накануне своего бегства.
Страшная судьба постигла пристанционный поселок. В припадке звериной злобы пьяные эсэсовцы перед отступлением разгромили и сожгли весь поселок: из шестидесяти двух построек уцелело только две; изверги истребили всех жителей поселка. Только пятеро случайно остались в живых.
Ранним утром фашисты бросились по домам железнодорожников и стали расстреливать женщин, детей, стариков, а затем жечь их дома. Часть жителей силой оружия они выгнали на улицу, а затем на аэродром.
Пока раскрасневшийся от водки немецкий офицер с пистолетом в руке что-то лепетал переводчику, другой немец спешно пристраивал пулемет, обращенный против согнанных в крайний капонир стариков, женщин и детей.
- Признавайтесь сразу, - начал переводчик, - кто из вас партизан. Немецкий офицер дает три минуты на размышление. Потом, если кто и захочет ответить, будет поздно.
Железнодорожники молча стояли в глубине капонира, прижавшись друг к другу. Со страхом в глазах теснились дети к матерям. Но все, как один, продолжали молчать.
Офицер нервно поглядел на часы: "Цвай, цвай".
- Две минуты осталось, - подхватил переводчик.
Толпа молчала. И это приводило в бешенство карателей.
- Айн, - уже без переводчика крикнул офицер, подняв указательный палец. Толпа по-прежнему молчала. И только женщины с детьми на руках, почуяв нависшую грозу, начали кричать. Офицер взмахнул рукой, и немец, стоявший за пулеметом, провел одной, другой и третьей очередью по толпе. Люди валились в кучу на мерзлую землю, увлажняя ее своей кровью.
Офицер неистовствовал:
- Файер, файер!
Крик и плач женщин, стоны раненых заполнили аэродром. Фашистов не остановили ни слезы женщин, ни протянутые с мольбой о помощи детские руки.
Здесь же был расстрелян экипаж советского танка, который задолго до подхода основных сил ворвался на станцию и раненым был взят в плен. Потом все стихло.
Чудом спасшийся старый железнодорожник Александр Шестак со слезами на глазах рассказывал нам:
- Когда я возвратился в освобожденный поселок и перешагнул порог общежития железнодорожников, сердце мое замерло: в коридоре в лужах крови лежали зверски убитые сигналист Косачов, его жена, пятнадцатилетняя дочь Мария и старшая дочь Анастасия. У ее ног лежал, запрокинув головку, трехлетний сын Николай и возле него завернутая в одеяло дочурка Валя. Нагнувшись к стрелочнику Ткачеву, Шестак едва узнал его. По залитому кровью лицу было понятно, что умер от разрывной пули, пущенной в глаз. А рядом, прижав в предсмертной агонии к груди своего двухлетнего сына, навеки застыл сигналист Иван Торба. Его жена - Мария Ефимовна, лежала вблизи. В ее руках убитый в лоб ребенок. Вместе со многими другими эта семья была загнана фашистами в узкий коридор дома и расстреляна в упор из автоматов и винтовок.
Две семьи немцы загнали в погреб и забросали гранатами. Палачи наслаждались чудовищным зрелищем мучений и смерти своих жертв.
На другой день авиаторы и уцелевшие жители Гартмашевки собрали сто пятьдесят семь трупов и захоронили их в общей могиле.
С чувством гнева и возмущения выступил молодой солдат из батальона аэродромного обслуживания комсомолец Иван Ткачев, отец, мать и младший брат которого были расстреляны на аэродроме. Заклеймил извергов.
О фашистской расправе в Гартмашевке, о зверствах, которые чинили гитлеровские головорезы над мирным населением, плача и волнуясь, рассказала чудом уцелевшая жительница Гартмашевки Драчева. Затем слово предоставили летчику нашего полка Борису Иосифовичу Пендюру.
- Товарищи, - начал тихо майор, - фашисты убили мою жену. Штыком закололи любимую дочь... Кровь стынет в жилах, когда видишь, что наделала фашистская нечисть здесь, в Гартмашевке. Разве можно придумать этим палачам другую кару, кроме смерти? Нет! Сердце кипит от жгучей ненависти к фашистским душегубам. За поруганные фашистами цветущие города и села, за убитых, истерзанных родных и близких, за своих погибших боевых товарищей мы не устанем беспощадно мстить до последнего вздоха проклятой немчуре всюду, везде, до полного освобождения нашей священной земли.
О кровавой расправе фашистов над мирными железнодорожниками Гартмашевки рассказали на своих страницах газеты нашего фронта. Эти материалы были доведены до всех воинов Юго-Западного фронта. И они отвечали: "За смерть и слезы, за муки и кровь советских людей есть только одна расплата - смерть немецким оккупантам!"
Тяжело переживали за судьбу своих родителей, томившихся на временно оккупированной территории, наши однополчане. У Штоколова родители находились в Миллерово, у Кельдюшева - на Кубани, Дмитриева - в Николаеве, Юрченко - в Харькове, Ивашкевича - в Белоруссии.
Выступивший при захоронении жителей Гартмашевки летчик Борис Пендюр в последующих воздушных боях сбил девятнадцать фашистских самолетов: одиннадцать лично и восемь в группе.
Счет мести Пендюр вел не только в воздухе, но и на земле. Это произошло под Славянском. В одном из боевых вылетов в феврале месяце осколком разорвавшегося под самолетом Пендюра зенитного снаряда был выведен из строя мотор. Обороты мотора начали быстро падать, и вскоре он совсем заглох. Пришлось посадить машину в поле. Забрав парашют, летчик по раскисшим тропам кое-как добрался сначала до пригорка, а затем до окраины небольшого села.
