Джон Эш - Византийское путешествие
Из крепости открывался вид на Старый город, и мы решили продолжить обследование улиц, окрашенных в голубые и розовые цвета. Ни один дом тут не похож на другой, зато многие имеют над крышами навесы. Эта особенность, которую мы считаем типично османской, – самая обычная черта византийских домов, а поскольку вторгшиеся в Анатолию турки не имели навыков строительства, ее можно считать продолжением византийской традиции. До наших дней, увы, не дошло ни одного подтверждающего это предположение д́ома, зато письменные источники делают его несомненным. Верхняя терраса предусматривалась архитектурным проектом (у римлян она называлась «солярий», а у греков «гелиакон»), и императоры издавали многочисленные постановления, призванные упорядочить этот и иные аспекты городского строительства. Особенно они заботились о том, чтобы дом́а состоятельных граждан не заслоняли от солнца более скромные жилища. Например, когда одна старуха пожаловалась императору Феофилу на его свояка Петрону, выстроившего свой дворец так, что он заслонил ее дом от солнца, Феофил распорядился провести расследование. Убедившись в справедливости жалобы, он приказал снести постройку Петроны. Так что гелиакон был элементом, как мы бы сейчас выразились, престижным. Домовладелец, получающий больше солнечного света, чем его сосед, демонстрировал тем самым свое благосостояние и общественный статус. Гелиакон высоко ценился привилегированными византийскими дамами, вынужденными вплоть до XI века вести довольно уединенную жизнь, – сквозь решетчатые окна своих террас они могли наблюдать за жизнью улицы, оставаясь невидимыми.
К началу X века гелиаконы стали столь многочисленными и большими, что на некоторых константинопольских улицах вообще не было видно солнца, и император Лев VI вынужден был что-то предпринять. Он издал указ, текст которого дошел до наших дней. Император с похвалой отозвался о строительных предписаниях предков, однако отметил: «Сооружения, называемые солнечными комнатами, ранее не получали в законе ни внимания, ни ограничений. И теперь, вынужденные принять решение, коим мы тщимся определить и разрешить все м́огущие возникнуть трудности, мы его принимаем». Попытки Льва определить задачу выглядят тщетными, по крайней мере, для современного читателя, что объясняется изощренностью синтаксиса византийского законодательства, но решение проблемы выглядит довольно простым: «…мы устанавливаем, что никто не может возводить строение такой конструкции, не отступив от соседнего дома чуть более шести локтей».
Насколько действенно проводилось в жизнь это предписание, сказать невозможно, но, когда смотришь на сооружения, возвышающиеся по обеим сторонам мощенных булыжником афьонских улиц, на ум приходят солярии, упомянутые в указе императора Льва.
Сегодня жительницы Афьона не проявляют особой склонности скрываться на террасах. Вечером 4 июня 1991 года, когда мы гуляли по городу, улицы его были полны женщин и детей. Целыми семьями люди спешили покинуть свои жилища, чтобы полюбоваться красотой заката, посидеть у дверей, дружески побеседовать и угостить друг друга крепким чаем. На одной из улиц две дамы усердно красили ярким аквамарином фасад своего дома; в другом месте полноватая, но грациозная турчанка преклонных лет попросила нас сфотографировать ее. Мы сделали ее снимок в окружении друзей и родственников у входа в дом. На фото видно, как позади этой компании какая-то девушка неземной красоты робко выглядывает из верхнего окна, обрамленного переливчато-синей обводкой на фоне стены густо-ржавого цвета. Дети в Афьоне преследовали нас повсюду, но, поскольку отличались хорошим воспитанием, не были нам в тягость. Улицы выводили прямо к зеленым склонам холмов, расположенных к югу от города, где мальчишки запускали воздушных змеев, а люди постарше, взявшись под руки, прогуливались.
Накануне выселения
В Афьоне невозможно взять машину напрокат, но, к счастью, там расположен филиал одного из немногих хороших туристических агентств, где нам посоветовали воспользоваться услугами таксиста по имени Ведат. Я сразу проникся симпатией к этому жилистому коротышке с блестящими хитрыми глазами, и буквально за несколько минут мы договорились, что он отвезет нас к скальной церкви Аязин и фригийскому поселению Асланташ неподалеку от нее. Ведат подбивал нас еще полюбоваться красотами фригийского города Мидас Шехри. Но я рассудил, что поскольку там нет никаких византийских памятников (во всяком случае, известных мне), ехать туда пятьдесят – шестьдесят километров по горам не имеет смысла, и отклонил предложение водителя. Ведат принял отказ достойно, хотя не без видимого разочарования.
Мы поехали на север по шоссе на Сейитгази, но вскоре Ведат свернул на восток по грунтовой дороге, которая петляла пыльными коленцами по равнине, пестревшей полями опиумного мака. Пурпурный и белый, белый, пурпурный и зеленый – цвета пейзажа становились все более волшебными, да и стайки женщин, отправлявшихся на ишаках на работу в поле, казались чем-то сказочным. Вооруженные примитивными мотыгами и, вероятно, ежедневно занимающиеся тяжелым физическим трудом, они, несмотря на это, выглядели разодетыми как на свадьбу и неплохо смотрелись в своих седлах, ничуть не напоминая порабощенных и закутанных в черное мусульманок, как их обычно представляют на Западе.
Возвышающийся слева пологий склон с фантастическими выветриваниями внезапно взорвался куполом и апсидой церкви в классическом византийском стиле. Я захотел немедленно выйти из автомобиля, но Ведат знаками призвал меня сидеть (его выразительные жесты можно было перевести как «Всему свое время») и довез нас до окраины деревни. Здесь он наконец остановился и, улыбаясь, показал на круто уходящую вверх стену – каменную летопись архитектурных достижений двух тысяч лет человеческих усилий: фронтоны и пилястры, архитравы и крытые арками портики с примитивными ионическими капителями… Это были, по моему предположению, фасады фригийских и римских гробниц, но их восприятию в таковом качестве мешало то, что византийцы вновь заселили и расширили эти места вечного упокоения, когда им пришлось выдалбливать в скале свои дома и церкви. Наверняка можно было отнести к византийскому периоду и церкви с полукруглыми сводами и аккуратно вырезанными слепыми аркадами, и небольшие часовни с апсидами (правильнее было бы назвать их нишами), из которых открывался вид на колеблющиеся поля пурпурных маков. В одной из часовен мы нашли напоминание о том, что и в начале ХХ века в этих местах жили греческие христиане. Некто нацарапал на стене фразу, и я уже не в первый раз пожалел о своем незнании греческого. Удалось разобрать только римскую цифру «XIII», имя «KONSTANTINOS» и дату «1914».
