Мария Башкирцева - Неизданный дневник Марии Башкирцевой и переписка с Ги де-Мопассаном
Эмиль Бастиен сказал мне, что его брат болен, — болен потому, что мало занимался живописью в этом году. Совсем как я, значит!.. Я показала Эмилю Бастиену моих «Гаменов», и едва осмеливаюсь передать, что он сказал. Он уверял меня, что я наверное получу медаль, что многие, даже первоклассные художники, не обработали бы так сюжета, что, глядя на эту картинку никому не придет в голову, что это произведение молодой девушки. Он называл картину произведением художника мыслящего, наблюдательного, сильно любящего природу… Одним словом, я превзошла все надежды, какие он возлагал на меня. «Но будьте осторожны», прибавил он: «теперь наступает критический момент. Картина будет иметь большой успех, но смотрите, не опьяняйтесь успехом. Было бы очень жаль, если бы это случилось!»
Тут я рассмеялась и сказала ему, что мое честолюбие так велико, что опьянить меня мог бы разве только успех колоссальных размеров.
Пятница, 16 ноября.
Я приехала в Жуй к жене маршала Канробера. Рассчитывала писать здесь виды, но льет такой дождь и так холодно, что мы с Клэр, как прикованные, сидим у камина и греемся после первой же попытки выйти на улицу.
Я занята теперь чтением одного очерка о Шопене, Листе и Паганини. Вот вам художники, у которых герцогини и княгини целовали руки. Это художники-короли, художники-боги! К их числу принадлежал и Вагнер.
Вот как! я, значит, чувствительна к подобного рода великосветской, шумной и шикарной славе?..
Нет, но я требую, чтобы гения сопровождала и такая слава, потому что гений должен наслаждаться всеми родами музыки, всевозможными цветами, всеми видами фимиама.
Истинную ценность жизнь приобретает в моих глазах только тогда, когда она поднимается на высоту такого всеобщего поклонения.
Молю тебя, Господи! Помоги мне остаться независимой, дай мне возможность работать, дай мне настоящую, истинную славу!
Вторник, 20 ноября 1883 г.
Я, наконец, увидела этого высокопоставленного чижика, которого прочат мне в мужья. Этот «aurea mediocritas»[10] наводит на меня скуку. Он в своем роде хорош настолько, насколько это возможно. Мне даже кажется, что он добр, Но… эта птица не для меня, — и прибавлю «к несчастью».
Как хорошо было бы быть красивой и глупой! Если бы у меня была дочь, я желала бы ей быть красивой и глупой и иметь про запас несколько строгих правил, чтобы не погубить себя.
Хотелось бы мне знать, какое впечатление производит чтение этого дневника… Можно ли сказать, читая его, что он написан выдающейся женщиной, которая в обществе любезно и покровительственно относится ко всем, а сама вечно страдает от тех глупостей и банальностей, которые она вынуждена выслушивать?
Возьмите две бутылки, совершенно сходные по внешнему виду. Но одна оказывается тяжелой; другая легкой, пустой. Вы не подозревали такой разницы в весе, и когда вы берете их в руки, вы испытываете какое-то своеобразное изумление. Вот именно такое изумление испытываю я, когда сравниваю людей, которых я вижу перед собой, с теми людьми, которых создаю своей фантазией…
26 ноября, 1883 г.
Сказать ли по секрету? Я заметно начинаю становиться высокого мнения о себе. Мое поведение становится похожим на поведение человека крупного таланта. Я наивно горда и спокойна, как человек, сознающий свои силы; я снисходительно равнодушна, как все высшие умы. Я говорю с людьми в том спокойном тоне, который как бы говорит: «можете навещать меня, если хотите… но не слишком». Сама же я остаюсь на высоте, на той высоте, на которую меня влекут мои занятия… В глубине души я смеюсь над собой, но все же я притворяюсь, будто верю тому, что это так. Иногда я, действительно, чувствую, что живу так, как кажется, должны жить гениальные люди.
Среда, 28 ноября.
Жюлиан мне передавал, что Бреслан говорила ему обо мне, когда была у него.
Как я буду стараться над этой картиной! Что может быть выше искусства и славы? Быть знаменитой!.. Никакая логика событий, никакие муки подготовительного труда, — ничто не сможет ослабить безумной радости того момента, когда я добьюсь успеха… настоящего, большого успеха. Тогда… тогда я сама буду своим Бастиен Лепажем…
Воскресенье, 2 декабря 1883 г.
В четверг у нас была госпожа Берто и пригласила меня на сегодняшнее собрание женщин-художниц и скульпторов. Дело идет о нашей будущей выставке.
Я читаю «Любовь» Стендаля. Там есть вещи, страшные в своей жизненной правде. Одна из глав словно специально посвящена некоторым чертам моего собственного характера. В ней «слишком пылкая душа» расточает свои чувства с той слепой доверчивостью, которая не выжидает, а, наоборот, сама идет на встречу.
«Они видят вещи не такими, каковы они бывают в действительности, а такими, какими их создает их собственное воображение. Наслаждаясь этими созданиями своего воображения, они, в сущности, наслаждаются самими собою. Но в один прекрасный день такая пылкая душа чувствует себя утомленной, и тогда оказывается, что ее кумир не стоил потраченных на него сил. Очарование исчезает, и оскорбленное самолюбие делает ее несправедливой: то, что так сильно переоценивалось, теряет уже всякую цену».
Нет, я не люблю его настоящей любовью… я чувствую, что это еще не то…
«Если вы станете растрачивать себя на слова, на шутки, на восторги по адресу Ж. и Р. — сказал мне рассудительный архитектор, — то вы будете наносить ущерб вашему искусству».
О, великий архитектор! Агент первого из человеческих искусств! Да, ты прав! Поэтому я буду отдавать этим созданиям своего воображения только часы досуга. Да, так оно и должно быть у занятых людей. Говорят, что Микель Анджело никогда не любил. Я это хорошо понимаю!
Я тоже способна была бы отдаться только своему искусству, любить только его, если бы мне удалось когда нибудь добиться того настоящего успеха, который придает человеку и веру и смелость.
Среда, 4 декабря 1883 г.
Я работала целый день, продолжала работать при вечернем освещении, и все-таки вышло не то, чего я добиваюсь…
Эта неудача придает мне такой же сосредоточенный, неприятный вид, какой бывает у Бастиена Лепажа. Мне это льстит, как льстило мне когда-то носить такие же юбки, какие носила Бреслан.
Собственно, это не неприятный, а равнодушный вид. Как-то не обращаешь внимания на то, что говорят вокруг тебя люди, смотришь на них, как на вещи, витаешь где-то в облаках, — и это не особенно нравится людям…
8 декабря 1883 г.
Я должна была бы записывать и отмечать все часы, проведенные за работой, чтобы не упрекать себя в безделье.
