Игорь Осиновский - Томас Мор
Эти идейные разногласия углублялись спецификой Реформации как течения более радикального, более непримиримого по отношению к господствовавшей феодальной идеологии — католицизму, нежели гуманизм. Существенная особенность европейского гуманизма заключалась в просветительском характере этого идейного движения. «Первая форма буржуазного просвещения» — так характеризовал гуманизм Ф. Энгельс, говоря о Море и его единомышленниках (1, 22, 21). Эта особенность гуманизма нашла отражение в их программе. Мор, Эразм и их сторонники проповедовали необходимость реформы в рамках существовавшей социально-политической системы. Всякая иная, более радикальная форма критики и оппозиции, угрожавшая насильственным ниспровержением недостойных правителей и пастырей, особенно в условиях начавшихся социальных движений Реформации, представлялась гуманистам-просветителям эразмианского типа опасным потрясением основ общественного и политического порядка, преддверием бунта черни. В созидательный характер политической самодеятельности народных масс никто из них не верил. Разрушительное, революционное выступление народных масс неизменно воспринималось гуманистами как анархия, угрожающая уничтожением всех духовных и культурных ценностей, которыми они так дорожили. Вот почему у Мора не могло быть непредвзятого отношения к Реформации Лютера, в которой он, как опытный политик, яснее, чем сам реформатор, угадывал разрушительные политические последствия, о которых Лютер на первых этапах своей борьбы против католической церкви и папы, по-видимому, даже не подозревал.
Этические и политические противоречия между гуманизмом и Реформацией получают свое развитие в полемике Мора с английскими последователями Лютера — У. Тинделом, Р. Барнзом, С. Фишем, Дж. Фришем.
Рьяного приверженца Лютера — Уильяма Тиндела, который перевел Библию на английский язык, Мор называл «предводителем английских еретиков» (8, 1037). Подобно Лютеру, Тиндел утверждал, что главное для христианина — это вера, которая является «матерью всех добрых дел». Человек оправдывает себя не делами, а лишь верой. Но вера и добрые дела не зависят от нас, поскольку они представляют собой «божий дар», вслед за Лютером проповедовал Тиндел.
В 1529 г. Мор издал свой первый трактат против Тиндела — «Диалог о ересях», в котором доказывал, что его противник подрывает авторитет церкви. Перевод Нового завета на английский язык, осуществленный Тинделом, Мор считал насквозь тенденциозным и ошибочным, служащим орудием вредной и опасной доктрины. Тиндел не остался в долгу и в 1531 г. выпустил «Ответ на диалог сэра Томаса Мора», оспаривавший позицию Мора. На это Мор ответил новым сочинением — «Опровержение ответа Тиндела» (1532–1533).
Мор и в период полемики с Тинделом разделял убеждение Колета и Эразма о важном значении популяризации Нового завета. Он положительно оценивал саму идею перевода св. Писания на английский язык. Хотя Мор не видел в этом панацеи от всех пороков церкви и общества в целом и вовсе не думал, что без Писания на английском языке души англичан обречены на погибель, он все же считал желательным, чтобы англичане — и духовенство, и миряне — могли читать Новый завет на своем родном языке. Однако, когда в «Диалоге о ересях» собеседник Мора задает ему вопрос относительно перевода Тиндела, он решительно заявляет, что тот столь плох, что его даже нельзя исправить: порочная тенденциозность сближает этот перевод с еретической Библией Уиклифа, также «злостно» стремившегося доказать правоту собственных заблуждений. Перевод Дж. Уиклифа, говорит он, в свое время «испортил немало народу», и не только в этом королевстве, поскольку «зараженные ересью» латинские книги Уиклифа распространялись далеко за пределами Англии. Они были изучены Яном Гусом и использованы, чтобы «сокрушить все чешское королевство, уничтожить веру и добродетель и привели к погибели многие тысячи человеческих жизней» (10, 230–231). Почти все идеи Лютера, по мнению Мора, заимствованы им у Дж. Уиклифа. Обращаясь к авторитету такого переводчика Библии, как Иероним, Мор напоминал, сколь ответственное дело — перевод св. Писания. Библия не может быть объектом частной интерпретации каждого христианина. Порицая Лютера и Тиндела, Мор утверждал, что простой народ не может без посредника в лице церкви «постичь сокровенный смысл Библии» (см. 10, 244–245).
В «Диалоге о ересях» Мор с негодованием осуждает идею Лютера и его последователей о несвободе человеческой воли. По учению Лютера об абсолютном божественном предопределении, которое он изложил в трактате «О рабстве воли» (1525), направленном против сочинения Эразма «О свободе воли» (1524), спасение христианина зависит не от его воли, а только от веры и милости бога, ниспосылающего веру. У человека нет свободы выбора, его воля бессильна что-либо изменить. Она подобна вьючному скоту: кто ею завладеет, тому она и подчиняется. Завладеет ею бог, и человек «охотно пойдет туда, куда господь пожелает». Если же человеческой волей завладеет сатана, человек пойдет за ним. И нет у него «никакой воли бежать к одному из этих ездоков или стремиться к ним, но сами ездоки борются за то, чтобы удержать человека и завладеть им» (96, 18, 635). Для гуманистов это учение было неприемлемо. Эразм, Мор и их сторонники исходили из идеи свободы воли и упрекали Лютера в том, что он снимает с людей всякую ответственность за их дурные деяния, перекладывая все на бога. По убеждению гуманистов, человек обладает свободой выбора и, следовательно, несет нравственную ответственность за свои поступки перед богом и людьми. Лютеранская концепция предопределения, отрицания свободы воли в понимании Мора позволяет оправдывать любое злодеяние, совершаемое последователями «новой веры», и в действительности есть не что иное, как проповедь безграничного индивидуализма, прикрываемого авторитетом Евангелия. Гуманист видел прямую связь между учением Лютера и варварским разграблением Рима в 1527 г. войсками Карла V, значительную часть которых составляли лютеране. Именно они, пишет Мор, грабили не только город, но и собственных союзников, творили всевозможные бесчинства и зверства, убивали священников прямо в храмах, оскверняли алтари, уничтожали иконы. Однако, «поскольку нет никакой свободы воли, значит, один бог помимо их воли творит все зло, которое они совершают» (10, 276).
Как гуманист, Мор не мог примириться с презрительным отношением лютеран к разуму. В «Диалоге о ересях» и «Опровержении ответа Тиндела», так же как и в «Ответе Лютеру», он выступает против попыток реформаторов третировать разум, противопоставить ему веру с ее откровением. Разум и откровение в вопросах веры, утверждает Мор, не противоречат друг другу. Разум не враг, а слуга веры, ибо по самой своей природе он обращен к поиску истины. Однако Мор все же признает, что не всякая истина доступна разуму. Так, за пределами разума находятся тайны божественного промысла. И тем не менее разум остается могучим источником познания, составляющим величайшее счастье бытия (8, Kg. V). Итак, в трактовке разума Мор обнаруживает двойственный подход. С одной стороны, касаясь вопроса о соотношении философии и теологии, разума и веры, он склоняется к традиционной мысли, что философия должна быть служанкой теологии, разум — слугой веры. И в этом все еще сказывается влияние господствовавших в средние века представлений. С другой стороны, весьма примечательно, что и в теологической полемике с реформаторами Мор продолжает защищать кредо гуманизма, отстаивая авторитет разума. Познание истины при помощи разума он рассматривает как одно из величайших наслаждений, доступных человеку. Даже в трактовке собственно религиозных проблем Мор апеллирует к авторитету разума.
