Яцек Вильчур - На небо сразу не попасть
На станции было спокойно, будто ничего не случилось. Возле билетной кассы стоял жандарм, который присматривался только к бабам с тюками. Видимо, искал для себя цыплёнка или бруски масла. Я сел в вагон и нетерпеливо ожидал отъезда. Когда поезд тронулся, я уже наверняка знал, что и в этот раз мне удалось облапошить немцев. В тамбуре ехала какая-то сельская баба и объедалась творогом. Я попросил у неё кусочек, а она кроме того дала мне кусок пирога и немного молока.
На Главном вокзале во Львове было пусто. Ни одного чистильщика сапог, ни одного швейцара не было перед входом. Видимо, немцы, наконец, решили этот вопрос и навели свой порядок. Домой идти я не рискнул, потому что немцы, уведомленные о бегстве, могли тут устроить засаду. Вместо этого пошёл в дом, в котором жил задолго до войны. Экономка — украинка — узнала меня сразу. Много не расспрашивала, а накормила и подарила рубашку. Когда я попросил о возможности переночевать, экономка отвела меня в соседнюю квартиру к молодой красивой женщине. После короткого разговора я понял, что квартира эта занята проститутками. Мне постелили на полу, и я заснул. Всю ночь в квартире было тихо: видно, моя хозяйка решила сегодня отдохнуть и никого к себе не привела.
1 октябряС самого утра я пошёл в бюро Организации Тодта на улице Легионов. Теперь улица называлась Адольф Гитлер Ринг. В бюро сказал, что хочу работать в ОТ. Мне дали заполнить вопросник, в котором я указал вымышленную фамилию. Толстый немец сказал, что мне повезло, потому что как раз сегодня уходит эшелон в Томашув Мазовецкий. Мне приказали прийти к двум часам на сбор группы, с которой я и поеду. У меня оставалось ещё несколько часов, так что я пошёл посмотреть, что в городе изменилось.
На улице было полно немецких солдат и офицеров. Зато я не увидел ни одного итальянца или венгра, а на повороте Гетманских Валов и ул. Валовой встретил давнюю знакомую из DRK — Элю. Как обычно, она была модно причёсана и красиво одета. На шее носила серебряный медальончик. Эта Богоматерь с медальона уже один раз защитила Элю, когда в 1942 году кто-то из шмальцовников[86] сказал, что Эля является еврейкой, сбежавшей из Краковского гетто. Теперь Эля мне сказала, что после расправы со мной все поставили на мне крест. Спросила меня, как так случилось, что я опять на свободе. Я попросил Элю, чтобы не рассказывала знакомым о том, что меня сегодня тут встретила.
После этой встречи я уже по городу не ходил, только сел на лавку на Гетманских Валах и ждал до двух часов. Когда я вошёл в бюро, тут, кроме меня, было ещё несколько пацанов, в основном старше меня. Мы вместе и являлись той группой, которая должна была сегодня уехать. На протяжении получаса мы ждали ещё одного, который, видимо, передумал. Немец, который должен был нас отвезти, по этому поводу заметно нервничал. На вокзал мы поехали на трамвае, а в поезде заняли зарезервированное купе.
Когда я спросил немца, почему нас так мало едет, он мне ответил, что остальные присоединятся к нам позднее.
3 октябряТомашув Мазовецкий. Тут собрались люди со всех концов Польши, Литвы, Белоруссии и Украины. Больше всего, ясное дело, поляков. Немцы сами считают этих людей висельниками, которые сожгли за собой на гражданке все мосты, и им осталась только служба в ОТ. Ох, как же немцы правы, что ни у кого из присутствующих здесь уже нет дороги назад к семье, дому, работе.
Несмотря на это, немцы хотели вывезти нас далеко от родных домов, в глубь Конгрессовой Польши, где ни у кого нет ни родни, ни знакомых. Тут всяко безопасней на случай, если бы кандидат в ОТ захотел вернуться к старой жизни. Фабрика является отчасти приёмным пунктом, а отчасти — тюрьмой. Со всех сторон мы окружены колючей проволокой, а караульный, одетый в зелёную форму ОТ, носит на карабине штык.
Нашему транспорту выдали по два одеяла, хлеб, сладкий кофе и масло. Шум такой, что о сне нечего и говорить. Парни заводят новые знакомства, пьют водку, откуда-то пронесённую тайком, и строят планы. Те, кто тут сидит уже несколько недель, рассказали нам, что нас ждёт в ближайшее время.
Когда соберётся соответствующее количество людей, немцы созовут комиссию, в которой, кроме военных, заседают также и врачи. Комиссия не отсеивает никого в принципе, потому что немцам уже плохо на всех фронтах. После оформления документов каждый принятый получает зелёную форму, похожую на польскую, и лопату. Карабин выдают только в прифронтовой полосе, так как немцы побаиваются, что вооружённый на территории своей страны поляк или литовец сбежит в лес.
Комплект свежезавербованных загружают в вагон и посылают в прифронтовые линии в тех краях, где немцы ведут войну. Многие пацаны мечтают о том, чтобы их транспорт направили в Италию, Бельгию или Францию. И все, в тот же момент, боятся высылки на русский фронт, поскольку может так статься, что не окажется времени объяснить русскому партизану, что они состоят лишь в трудовых батальонах, да и то, в общем-то, только «как бы».
4 октябряСегодня с самого утра пришёл господин директор (Herr Direktor) и спросил, кто вызовется добровольцем на работу в городе. Работа должна продлиться целый день, и за эту работу платит немецкий предприниматель. Выступило нас пятеро — все с последнего львовского транспорта. Среди нас был один украинец.
Директор нам напомнил, что если мы не вернёмся, то вся полиция и жандармерия будут нас искать, и как только беглеца поймают, он будет отослан в концентрационный лагерь. Немец в форме отвёл нас на место, а сам вернулся на фабрику.
Немецкий предприниматель говорил на прекрасном польском, поскольку являлся сыном колониста и воспитывался в Польше. Целый день мы носили коробки с яйцами. В обед получили по 8 яиц, хлеб и чай. Работу закончили вечером. Немец выплатил каждому из нас положенное и распрощался с нами. На обратной дороге нам попался дом, возле которого стоит на страже ОТовец в зелёном плаще и надписью на рукаве «Belgien». Что-то ему в нас не понравилось, потому что он начал устраивать скандал. Когда он потянулся за оружием и начал созывать своих соратников, мы быстро удалились.
Кто-то из ребят предложил, чтобы мы на заработанные деньги сходили выпить. Желающих пить водку не было, зато мы пошли напиться пива. Была вечерняя пора, и молодёжь прохаживалась по улицам, а больше всего её было возле огороженного штакетником забором костёла. Молодёжь поглядывала на нас с некоторым интересом, но и с некоторым подозрением. Наш окраинный акцент был тут вещью непривычной, хотя время сейчас такое, что люди всем интересуются.
Этот вечер предоставлял мне случай, и неизвестно было, когда ещё такой случай повторится. Я предложил пацанам уже не возвращаться в казармы. Сказал им, что в нескольких километрах от Томашува уже есть партизаны. Однако мои знакомые всё никак не могли решиться на побег. Складывалось впечатление, что они боялись чужой земли и чужих людей. Они чувствовали себя не в своей тарелке и не знали, кому доверять. После того, как пиво было выпито, мы вышли на освещённую лампами улицу. После выхода из ресторана мы продолжили разговор на тему «остаться или удрать». В какой-то момент мы обратили внимание, что к нашему разговору прислушиваются двое молодых людей. Мои товарищи распрощались со мной и пошли в сторону казарм.
