Бен Брайант - Командир субмарины
Вскоре мы заметили другое судно, шедшее вдалеке от нас, и должны были использовать полный ход, чтобы сблизиться с ним, потому что наша лодка слишком плохо управлялась в мелководном фарватере. Наконец мы подошли ближе. Судно оказалось датским, но из-за быстрого хода нас заметили вражеские корабли, и нам пришлось быстро скрыться в морской пучине.
В тот же день мы заметили мостик другого судна, показавшегося на горизонте, и еще раз приготовились к атаке. Однако снова заметили вражеские противолодочные корабли и сбавили ход. Мы заметили флаг на корме судна, но из-за безветрия не смогли определить его принадлежность, поскольку он висел на флагштоке без всяких признаков жизни. Все, что мы заметили, так это красный цвет. Но такую окраску имели советские, датские и норвежские кормовые флаги.
Судно стало медленно уходить из поля нашего зрения. Ситуация с каждой минутой становилась для нас все более угнетающей.
И вдруг, за несколько мгновений до того, как судно должно было скрыться, подул небольшой ветерок. Кормовой флаг на судне развернулся, и мы отчетливо увидели свастику.
С большого, почти 3000 ярдов расстояния мы выпустили две торпеды.
Противолодочные корабли, которые беспокоили нас ранее, недавно скрылись за горизонтом, а вражеские самолеты улетели на север. Это был один из тех редких для субмарины случаев, когда можно было наблюдать за выстрелом. Обычно после пуска торпеды лодка сразу уходит на глубину, чтобы не попасть под вражеский огонь. В нашем положении уйти на глубину было нельзя, и мы могли остаться на перископной глубине.
В нетерпении мы отсчитывали секунды. При 45 узлах торпеде требовалось около двух минут, чтобы поразить цель. Командир минно-торпедной боевой части считал секунды. Прошло две минуты, но немецкое судно продолжало путь.
Ужасное чувство отчаяния переполняло меня; после долгих месяцев ожидания мы получили шанс атаковать и промахнулись.
Внезапно взмыл в небо огромный столб воды. Корма неприятельского судна стала уходить под воду, а нос медленно подниматься. Судно уходило под воду в вертикальном положении, а так как глубина была небольшая, мостик, мачты и труба остались над водой. Команда "Силайон" наблюдала в перископ первую жертву своей атаки.
Действия подводников часто сравниваются со звериной игрой, но подводники не более звери, чем кто-либо еще. Никто не вправе критиковать подводников, если не испытал на себе состояния, когда на него охотятся.
Я помню моториста, который, после того как посмотрел в перископ, с тревогой спросил меня:
- С командой все будет в порядке, сэр?
Я ответил, что, поскольку на море штиль и земля недалеко, они доберутся до берега на своих шлюпках в целости и сохранности. Он был счастлив, получив такой ответ.
Через несколько боевых походов, когда нам действительно пришлось очень трудно и мы торпедировали судно, помню, когда уходили, тот же самый моторист спросил:
- Какая погода наверху, сэр?
- Отличная. Полный штиль, - ответил я.
- О черт! - воскликнул он. - Боюсь, эти ублюдки уйдут.
Мы потопили наше первое судно, но это дало нам немного удовлетворения. Мы получали сообщения, что наши лодки, действующие на севере, в Скагерраке, топят суда направо и налево. Мы же торчали на этом мелководье, напичканном траулерами, в то время как главный театр военных действий был вдалеке от нас. Наступало новолуние, и при таком "освещении" наши действия были крайне ограниченны.
Когда наступила ночь, мы уже на протяжении семнадцати с половиной часов находились под водой. Санитарные ведра были наполнены, мы пережили охоту и атаку. Стало трудно дышать. В штатной ситуации экипаж работает в три вахты, и обычно, если нет рутинной работы, две трети команды всегда отдыхает. Это состояние, когда вахту несет только треть команды, называется "вахтой погружения", и всякий, кто фактически не занят работой, сидит или лежит, чтобы не тратить такой необходимый кислород. Мы находились под водой около суток, поэтому израсходовали почти весь воздух. За последние месяцы мы привыкли к постоянной нехватке кислорода. Мы всплыли, проветрили лодку и зарядили аккумуляторные батареи.
Наконец я получил команду идти на север; это очень облегчило наше положение. Я не представлял себе, что мы могли действовать в новолуние.
Той же ночью ко мне пришел старшина и доложил о нарушителе дисциплины. С нарушителями обычно разбирался первый помощник, и только если того требовали обстоятельства - командир. Но в тот момент мой помощник стоял на вахте, поэтому нарушителя привели ко мне. Нарушения дисциплины на подводных лодках были очень редки. Я помню только один подобный случай на "Силайон" до этого. Однако субмарина, находящаяся на задании, не то место, чтобы придумывать особое наказание. Жизнь на субмарине сама по себе гораздо сложней любого официального наказания.
Добронравные люди, наказывающие за жестокость заключением под стражу, забывают, что для матроса на небольшом корабле камеры, хотя условия в них и намного суровее, чем на суше, не такое уж страшное наказание. К таким наказаниям всегда относились с иронией. Постоянная пища, бесперебойный сон, безопасность, теплое и сухое жилое помещение - всего этого у моряка никогда не было.
И все-таки нарушитель дисциплины был, причем им, к моему удивлению, оказался наш кок. Я спросил старшину, в чем же виноват этот человек, и тот попросил меня посмотреть на его руки. Посмотрев, я увидел, что они очень чистые. Я поглядел на руки старшины и на свои собственные, покрытые грязью. Нарушение кока было очевидным.
Я потребовал объяснений, и кок смущенно ответил, что рук не мыл. Внезапно он что-то вспомнил и сказал:
- О! Я знаю, сэр, почему они такие чистые. Я же катал для команды фрикадельки.
В ту же ночь после того, как луна исчезла, наша самонадеянная атака на скрытое тьмой судно едва не обернулась для нас трагедией. В темноте определить на глаз расстояние очень трудно. Глядя на одно и то же судно, можно посчитать, что оно большое и находится вдалеке или небольшое и идет рядом с вами. Мы подошли почти к самому противолодочному кораблю, когда я понял свою ошибку и прошел незамеченным под его кормой. Урок был выучен. И в следующий раз, атакуя ночью, мы проявляли большую осторожность.
На другой день Каттегат был пуст. И, что привело нас в бешенство, Макс Хортон наконец-то дал нам свободу действий. Мы могли атаковать во вражеских водах любое судно, которое заметим. Для "Силайон" время было потеряно, все ушли на север, и не было видно ни одного судна.
Но рыболовецкие суда тоже исчезли, и впервые с тех пор, как мы пришли в Каттегат, я мог получить небольшой отдых.
