Макс Ронге - Разведка и контрразведка
При введении особой усиленной службы разведки, у нас хотя и поторопились, согласно инструкции, послать в Россию шпионов, в том числе офицеров, действующих методом наружного наблюдения, но после мобилизации все границы, вплоть до границ Швеции и Румынии, оказались закрытыми, так что и путь в Россию оказался также закрытым. Ряд наших работников, находившихся в России, был интернирован, часть объявлена на положении военнопленных. Даже многие служащие нашего консульства вынуждены были в продолжении нескольких месяцев мириться с тем, что они были на положении интернированных. Оставшиеся на свободе пользовались для посылки своих [79] донесений передаточными адресами в нейтральных странах. Эти телеграммы шли до цели в продолжение многих недель, вследствие чего теряли свою ценность. Ценными оставались только сведения, которые могли дойти до нас непосредственно через границу, но это являлось крайне трудным делом, так как только некоторым агентам удавалось продраться через границу. Кроме того, мы не имели своих агентов среди жителей пограничной полосы. Таким образом, вражеский стан оставался для нас невыясненным.
Небольшое количество пригородных самолетов не могло помочь делу, так как они могли в лучшем случае оповестить нас лишь о походных колоннах и т. д., что при искусной маскировке со стороны русских не всегда оказывалось верным.
Большое разочарование ждало нас в области разведки конницы, которая не смогла проникнуть во вражеское расположение.
Известия, полученные нами до прибытия в Перемышль, укрепили нас в наших, как выяснилось, верных предположениях относительно расположения русских сил.
Соответственно с основной мыслью плана операций командование 18 августа издало приказ о приведении армий в состояние готовности; отсюда могло последовать как наступление на врага, собравшего свои силы между Вислой и Бугом, так и мощное противодействие натиску русских войск с востока.
С исключительным нетерпением ожидали мы дальнейших извещений, чтобы 21 августа принять окончательное решение.
Я направился к офицерам по разведке в соответствующих армиях: в Ланцут (1), Радымно (2) и Самбор (3), чтобы узнать о принятых мерах. Были предприняты всевозможные меры, однако известия поступали очень редко и скупо,
Переоценка нами сил русских войск, сконцентрированных между Днестром и Прутом, была усугублена извещением о том, что там сосредоточились два кавказских корпуса. Румынский генерал Илиеску, беседовавший по этому поводу с нашим бухарестским военным атташе, прибавил, что эти корпуса переправились в Одессу морским путем. С другой стороны, наш военный атташе в Константинополе извещал о том, что все 3 кавказских корпуса все еще находятся на Кавказе. Как нам сейчас известно, это последнее извещение было верным. Только в конце августа появились на театре военных действий 2-й и 3-й кавказские корпуса, а 1-й корпус остался в тылу.
От подсобной разведывательной станции в Черновицах прибывало сравнительно много секретных сообщений, так как [80] Румыния благоприятствовала проходу разведчиков. Но эти разведчики сообщали о такой массе армейских соединений, якобы угрожавших Черновицам, что для остального фронта оставалось до смешного мало. Понятно, что такое положение снижало доверие к сообщениям из этого района.
Путаницу вносили известия об усиленных перевозках на железных дорогах юга России по направлению на Волынь, Варшаву, Брест-Литовск. В дополнение к этому пришло извещение от фон Кэвесса о том, что значительные русские силы, сконцентрированные южнее железной дороги Проскуров — Жмеринка, в ближайшее время не предполагают вступить в действие. Посланный наш 21 августа в Подолию летчик не заметил по линии Проскуров — Тарнополь значительного скопления сил противника. Поэтому в главной квартире сделали вывод, что для предполагаемого нами главного удара на север с востока никаких опасностей не предвидится.
Наша разведка осталась не оповещенной о таком важном факте, как выход 8-й русской армии из своего расположения под Проскуровом и 3-й армии — из крепостного треугольника под Ровно. Поэтому мы не придали значения известиям, полученным нами 21 августа вечером, о вторжении врага в Гусятин, Тарнополь и Броды, тем более, что говорилось о 5 дивизиях. Был дан приказ для большого наступления на 22 августа, так как считали, что вышеуказанное вторжение незначительно и может быть легко отбито. Предостережение, пришедшее из Черновиц, о необходимости серьезнее отнестись к опасности с фланга, было встречено с недоверием; согласно этому известию, 8-я армия сосредоточила свои, силы в районе Волочиск — Новоселица. Командовавший этой армией Леш (фактически Брусилов, а не Леш) хотел первоначально дождаться прибытия сибирских полков, но переменил решение и перешел в наступление. Известие о наступлении подтверждалось вторжением у Гусятина и Тарнополя, и все-таки недоверчивое отношение к наличию 8-й армия продолжалось, тем паче, что 23 августа летчики заметили у Тарнополя лишь более крупные колонны конницы и небольшие части пехоты.
На основании плохой информации, наша 3-я армия предприняла наступление против гораздо более сильного противника, что и привело к поражению и проигрышу всего вступительного этапа войны.
В своей брошюре «К 10-летию со дня битв при Злочове и Перемышле» тогдашний начальник штаба 3-й армии Пфефер обвиняет верховное командование в неправильной информации [81] о положения врага. Однако в действительности, верховное командование было вправе обвинять командующего 3-й армией в 3 недостаточной информированности потому, что в его ведении была разведка всего Киевского военного округа, и в данном случае 3-я армия имела дело как раз со знакомой ей областью, где можно было использовать имевшиеся связи. Роковой оказалась недостаточная информированность о районе к востоку от Збруча.
После первого успеха у Красника главное командование было настолько уверено в победе и настолько недооценивало положение на востоке, что послало на север в помощь 4-й армии часть 3-й армии, а также отдало приказ о немедленном наступлении на Люблин. Чтобы не тратить сил на осаду Ивангорода, была сделана попытка подкупить коменданта крепости. После переговоров с командованием 4-й армии в Олежисе я поехал в свой прежний егерский гарнизон Ниско, где и передал это деликатное предложение начальнику штаба 1-й армии. Затем я вернулся в Краков, чтобы и здешнему главному разведывательному пункту дать аналогичные указания. Действительно, одному из наших агентов удалось положить письмо на письменный стол коменданта крепости. Какой оборот приняло это дело, осталось нам неизвестным, так как военные действия принудили 1-ю армию отдалиться от крепости. {22}
