Илья Давыдов - Юность уходит в бой.
— А вы не хотели уходить, — натянуто улыбаясь, сказал Александр Морозов.
Я крепко пожал ему руку.
— Запомни на всякий случай: двадцать третье число, ноябрь.
Противник где-то остановился. За нами на полтора десятка километров лежало взорванное шоссе. А в воздухе еще висело густое, черное облако пыли.
Батальон двинулся в новый район. Изнуренные солдаты на ходу клали в рот горсточки снега. Позади урчала «санитарка». Покалеченная, она все-таки шла: Морозов кое-как ее подремонтировал. Я шагал рядом с Шестаковым. [93]
Пройдя немного по шоссе, мы увидели большую воронку от авиабомбы и исковерканную санитарную автомашину какой-то части. Вокруг валялись пакеты с ватой, бинты, марля, склянки, порошки. Здесь же лежала убитая девушка с медицинской эмблемой на зеленых петлицах. Неподалеку распластались еще два трупа в черных куртках и шлемах. Танкисты. Несколько часов назад они просили подбросить их к Солнечногорску. Всех похоронили в одной могиле.
И у нас потери. Убит Пантелей Лепешинский, комсомолец, племянник старого большевика, профессионального революционера Пантелеймона Николаевича Лепешинского. Пантелей отстаивал Москву.
Только что мне с большим трудом удалось отправить на попутной машине в госпиталь бойца Володю Алексеева. Его тяжело ранило, а пока Зое Первушиной удалось пробраться, он обморозился. Когда Володю поднимали в кузов машины, я мельком взглянул на маленькую хрупкую Зайку и не без удивления подумал, как она сумела дотащить такого здоровенного парня.
Низко опустив голову, шел Зевелев. Рядом не было его друга Феликса Курлата. Он вернулся к фугасу, который остался невзорванным, и, возможно, погиб.
Возле леса стояли автомашины. На опушке укрывалась танковая засада. Левее, перед открытым полем, построились аэросани — «снежная кавалерия». Впереди обозначилась окраина Солнечногорска, одного из последних опорных пунктов перед столицей...
...Около города создалась пробка. Шоссе и проселок запрудили тягачи и дальнобойная артиллерия.
— Плохо будет, если немцы налетят, — сказал Шестаков, поглядывая на небо. — Скорее бы стемнело!
Подошел Морозов и доложил, что горючее на исходе. Я попросил у Шестакова разрешения съездить в Солнечногорск заправить машину.
Начальник штаба, посмотрев в сторону города, нехотя согласился:
— Давай. Заодно пусть едут и другие шоферы. Ты за старшего. А мы до Мостков пешком. Сейчас пешком быстрее получится.
Машины с трудом протиснулись по городской окраине к станции. Вокруг больших цистерн с бензином собралась толпа людей, приехавших за горючим. Они атаковали [94] цистерны. Туда же побежал с ведром и Морозов. Кто-то в форме железнодорожника с наганом в руке пытался отогнать шоферов от цистерн и кричал, кривя посиневшие губы:
— Поджигаю, немцы в городе! Р-расходись!
На него никто не обращал внимания. Но стрельба действительно слышалась совсем близко.
Стало известно, что в западную часть города ворвались немцы.
Наши расторопные шоферы все же успели заправить баки. Выбравшись за переезд, мы свернули к лесной опушке. Позади уже маячили силуэты вражеских танков. В нашу сторону тянулись разноцветные пулеметные трассы. Но нам, что называется, повезло: уехали благополучно.
Около Мостков нас настиг мотоцикл. У автомашины показался начальник штаба.
— Ты здесь, холера тебя возьми?! А ну, посунься чуток. Эдуард из меня душу вытряхнул!
Негромко охнув, Шестаков забрался в кабину, притиснув меня к Морозову, и крикнул мотоциклисту:
— Гони один! Доложи: в порядке!
Огонь зажженной спички осветил обветренное, щетинистое лицо начальника штаба. Шестаков долго раскуривал короткую трубку, потом усмехнулся:
— А меня, паря, пот до костей прошиб! Табак отсырел — от пота, что ли? Не успел прийти в Мостки, говорят: в Солнечногорске немцы! Ну, думаю, угробил я и людей и машины. А тут еще комбат жару подбавил: зачем отпустил?
Я молчал, искоса поглядывая на силуэт Шестакова, и удивлялся непривычной для него разговорчивости. А он после глубокой затяжки продолжал:
— Как приедем, взгляни на мое колено. Мы с этим чертовым Соломоном на немецкие танки напоролись у переезда. Хорошо, что они наш мотоцикл сперва за свой посчитали. Ну и Эдуард не промах. Я бы не смог так быстро развернуться. А когда колено сшиб — убей не помню!
Я понял, почему Шестаков возбужден и разговорчив. Он по-человечески рад, что наши машины невредимы и что сам он благополучно ушел прямо-таки из-под носа у немцев. [95]
Шестаков вдруг вытащил из кармана четвертинку и предложил:
— Давай, земляк, по глотку. За нашу везучесть!
И огурчик соленый есть, Мария сунула. Кто ее знает, где добыла такую роскошь.. — Он глотнул из четвертинки и, громко хрустнув огурцом, добавил: — А у нас радость. Ребята наши пробились из Вельмогово!
Да, это было большой радостью. Мы долго не знали о судьбе двух отделений, оставшихся у проходов в минных полях.
К своим мы приехали поздно. Роты располагались за избами, на огородах. Под натянутыми плащ-палатками горели небольшие костры. Бойцы сушили сапоги, грели натруженные, покрасневшие ноги. Пользуясь моментом, Петрушина, Павлюченкова, Молчанов и Соболева осматривали их, густо смазывали пальцы зеленкой и бинтовали потертости. За потертости никого упрекать было нельзя: люди давно потеряли счет пройденным километрам и забыли, когда разувались в последний раз.
Теперь все ощутили и осознали, что такое война. Подвиг солдата — это поединок со смертью, тяжелый труд, непрерывное напряжение.
В минуту затишья особенно почувствовался голод. Солдаты пекли картофель. А возле одного костра кипел самовар, добытый где-то бойцом Андреем Едличко. Тоже варилась картошка.
Вместе с бойцами на снегу сидели военкомы Стехов и Шаров. Они еще не успели стереть с лица копоть, налетевшую при взрывах. Здесь же находились начальник инженерной службы бригады, командир сводного отряда майор Шперов и полковой инженер Марченко. А рядом со своими мотоциклами притулились Юрий Король и Рауль Губайдуллин. Все молча слушали, о чем рассуждают красноармейцы. Словно хотели проверить, все ли ими сделано для того, чтобы превратить зеленых юнцов в боевых солдат.
К костру подошел секретарь партбюро батальона Гудков и, раскрыв полевую сумку, достал семь заявлений: люди хотели воевать коммунистами.
Потом бойцы отделений Саховалера и Чернего рассказали, что с ними произошло, когда они оказались в тылу у противника.
Было так. Со стороны Октябрьской железной дороги [96] подошли пять немецких танков. Обстреляв Вельмогово и ссадив с брони автоматчиков, они направились к лесу. Наши отделения были отрезаны от шоссе. У одного из проходов в минном поле находился Кувшинников. Саховалер и Черний побежали к нему, чтобы усилить пост. Заместитель политрука Новиков и остальные бойцы, приготовив гранаты, заняли оборону. Соловьев протер оптический прицел «снайперки» и приготовился к встрече с немецкими автоматчиками.
